Гоголю дал ход его великий талант; публика оценила Гоголя прежде всех журналов, но как оценила – вот вопрос! Сколько и теперь есть людей, которые не один раз прочли Гоголя, а всё говорят, что куда ему до Марлинского!.. Дело журнала оценить писателя сознательно и распространить в публике эту сознательную оценку, и мы почитаем себя вправе сказать, что «Отечественные записки» принимали едва ли не первое и не исключительное участие в деле сознательной оценки Гоголя, из всех существующих теперь журналов… Ими же первыми, из существующих теперь журналов, оценен по достоинству Марлинский, и ими одними оценен по достоинству Лермонтов. Да, уж, конечно, Лермонтов оценен не тем критиком, который поставил Лермонтова ниже г. Хомякова, а г. Хомякова выше Лермонтова… Все это факты, против которых нечего сказать, равно как и против того, что в замечании «Москвитянина», или его критике против «Отечественных записок», нет нисколько правды, а есть много неправды…
N. (входя к М.) Скажите, пожалуйста, это по вашей части: что такое означает вот это стихотворение (показывая книжку журнала) к «Безыменному критику»?
М. Во-первых, это совсем не по моей части…
N. Как не по вашей? вы занимаетесь литературою, вы сами литератор…
М. Потому-то это стихотворение и не по моей части… Впрочем, так как теперь в русскую литературу вошло много нелитературных элементов, то иногда принужден бываю читать и такое, чего сохрани бог написать….
N. Не о том дело! Скажите, что это такое? к какому безыменному критику?
М. Само собою разумеется, к критику, которого никто не знает…
N. Нет, разве к такому, который не подписывает своего имени под своими критиками?..
М. И который поэтому никому не известен?..
N. Ну, бог знает! Тут к нему адресуются в таком тоне, как будто его имя может сейчас же сказать каждый грамотный человек… Прочтите…
М. Я читал уже…
N. Что за беда! Так слушайте:
Нет! твой подвиг не похвален!
Он России не привет!
Карамзин тобой ужален,
Ломоносов – не поэт!
Кто это, кто?
М. То есть, кто тот, который ужалил Карамзина? – Не знаю!
N. Разумеется, не ужалил, а писал против Карамзина?
М. О, очень многие! Во-первых, славянофилы, доказывавшие, что Карамзин испортил русский язык, что он не знает русского языка, что он пишет не по-русски и прочее; потом Каченовский, написавший между незначительными придирками ж несколько дельных замечаний на «Историю государства российского»; потом г. Арцыбашев, между несколькими дельными замечаниями написавший и множество мелочных замечаний на историю Карамзина, помещенных в «Московском вестнике» г. Погодина и возбудивших негодование (не совсем, впрочем, основательное и справедливое) во многих литераторах, особенно же в г. Полевом; потом, г. Полевой, перед выходом своей и до сих пор еще не конченной «Истории русского народа», начавший нападать на «Историю государства российского»…
N. Ну, а Ломоносова-то кто называл непоэтом?
М. Многие и очень многие; но из всех их, конечно, всех замечательнее Пушкин. Вот слова его о Ломоносове: «Ломоносов был великий человек. Между Петром I-м и Екатериною II-ю он один является самобытным сподвижником просвещения. Он создал первый университет; он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом. Но в сем университете профессор поэзии и элоквенции не что иное, как исправный чиновник, а не поэт, вдохновенный свыше, не оратор, мощно увлекающий… В Ломоносове нет ни чувства, ни воображения. Оды его, писанные по образцу тогдашних немецких поэтов, давно уже забытых в самой Германии, утомительны и надуты. Его влияние на словесность было вредное и до сих пор в ней отзывается. Высокопарность, изысканность, отвращение от простоты и точности, отсутствие всякой народности и оригинальности – вот следы, оставленные Ломоносовым»… Вся статья Пушкина о Ломоносове состоит в доказательствах, что Ломоносов был великий человек и великий ученый, но не поэт и даже не оратор.
N. Ну, а вот дальше-то о ком идет речь?
Кто ни честен, кто ни славен,Ни радел стране родной,И Жуковский, и ДержавинДерзкой тронуты рукой!М. Стихи плохи до того, что трудно понять их смысл. Кажется, надо понимать так, что дерзкою рукою «безыменного критика» тронуты все люди славные, оказавшие услуги литературе?
N. Именно так! Кто же это?
М. Да никто. Очевидно, что это так – реторическое украшение, невинная и благонамеренная гипербола.
N. Но кто же оскорблял Жуковского и Державина?
М. Писали о них многие, но кто оскорблял – трудно сказать, потому что в стихах не прописано: как, каким образом оскорблял. В стихотворениях, приближающихся к роду юридических сочинений, надо быть как можно отчетливее; к ним не мешает даже прилагать pieces justificatives.
N. Но дальше, дальше!
Ты всю Русь лишил деяний,Как младенца до Петра,Обнажив бытописанийСлавы, силы и добра!Это на кого?
М. На Ломоносова и на многих старинных наших писателей, которые, и в стихах и в прозе, говорили, что Петр был полубогом России, что до Петра Русь была покрыта тьмою, но Петр, явившись, сказал: «Да будет свет!» – и бысть!.. Долго справляться, а фактов нашлось бы много. Впрочем, и теперь русские разделяют этот восторг к Петру наших старинных писателей. Что же касается до двух последних стихов —
Обнажив бытописанийСлавы, силы и добра, —то, за отсутствием смысла в них, я не могу дать ответа. Дальше читать нечего – ибо в этих трех куплетах высказаны главные пункты дела; в остальных содержится распространение и пояснение этих трех главных пунктов и приговор за преступление. А преступление, надо сказать, было бы великое, если б все стихотворение не было чистым поэтическим вымыслом.
N. Но какая же причина этого вымысла?
М. Самая простая: автор болен страстию к стихомании, а талантом, как видно из этих же стихов, не богат: стало быть, он похвал себе не слыхал, а горькой правды от именных и безыменных критиков наслышался вдоволь. Поэтому естественно, что ему не нравится все, что мыслит и рассуждает. Видя, что правду можно говорить и о знаменитых писателях, не только что о дрянных писаках, он с горя и закричал: «слово и дело!», дав своему восклицанию такой оборот:
О!.. когда народной славеИ избранников его (?)Насмеяться каждый вправе —Окрылит ли честь кого?..N. А и в самом деле: кто захочет трудиться, видя, что и труды великих иногда ценятся и вкось и вкривь?
М. Кто? – каждый, кто родится с призванием на великое. И какой великий действователь останавливался от мысли, что его не оценят и оскорбят? Вспомните, что говорили и писали о Пушкине, какими бранями встречалось каждое его произведение! И однако ж это его не остановило: он отвечал на ругательства новыми произведениями. Это история каждого замечательного, не только великого человека. Нет, не то, совсем не то было на уме у нашего пииты: он хлопотал не о великих… Впрочем, бог знает, о чем он хлопотал! Если спросить его, думаю, он сам не найдется ничего сказать.
