Читать «В случае счастья» онлайн - страница 69

Давид Фонкинос

Они еще не могли прийти в себя после случившегося. Если двое незнакомых людей, назначивших друг другу встречу, по воле величайшей из случайностей выбрали именно их, то все сомнения отпадали. Они держались за руки. Жером и Клеманс тоже посмеялись такому совпадению. Они ушли вместе, ступая осторожно, словно от их шагов могла растрескаться земля. Зашли в какой-то дом, сели в лифт. В замкнутом пространстве между ними не чувствовалось никакой неловкости. Потом они позвонили в дверь. Игорь открыл с несвойственной ему раскованностью. Войдя, они поздоровались с Ибаном; тот листал газету и сделал неопределенный жест рукой. Механика их приветствий говорила о давней дружбе. За чаем они обсудили последние этапы своего задания и порадовались его успешному завершению (правда, в этой радости проскальзывали нотки грусти). Какое-то время назад в голове Игоря родилась идея (разумеется, это была русская идея). Состояла она в том, чтобы вовлечь обоих в ситуацию, которую они сочтут невероятной. Ведь им не хватало только, чтобы жизнь подбодрила их, подала знак к продолжению их союза. Не важно, настоящий знак или нет. Жан-Жак и Клер годами будут обсуждать тот случай, но им и в голову не придет, что они стали счастливыми жертвами чужих козней.

– Нет, ты представляешь, это же с ума сойти…

– Да, с ума сойти…

– Чтобы два незнакомых человека…

– Попросили именно нас…

– Да, с ума сойти…

И они целовались, собственными губами доказывая, что чем грубее обман, тем легче в него веришь.

Жером и Клеманс вернулись к своей жизни, о которой нам ничего не известно. А кузены вышли из дому и отправились в кино. Наконец-то, на радость Игорю, в одном кинотеатре шло “Небо над Берлином". Они думали, что они в зале одни, но, когда погас свет, вошла молодая женщина. И села неподалеку от них.

Это была Соня.

Фильм начался, зазвучали первые слова:

Когда ребенок был ребенком,И трогал мир своей ручонкой,Хотел, чтоб лужа стала морем,А ручеек – большой рекой,Когда ребенок был ребенком,И он не знал, что был ребенком,Но знал, что все вокруг живое,И у всего одна душа,Когда ребенок был ребенком,И разным каждый час…

V

Ален умрет в праздности спустя восемь лет. Все эти годы он не будет делать почти ничего. Он, прославивший человеческие руки, больше не шевельнет и пальцем. Станет вести растительную жизнь, тихо бродить среди цветов в саду, руки в карманах, и ни разу не притронется ни к одной розе. Он будет стараться обходить как можно дальше тот угол сада, где висел гамак. Разве только взглянет издали на этот предмет с неприкрытой ненавистью: вот она, настоящая могила для мужчин. В один прекрасный день – апофеоз его бесцельной старости – он, презрев все опасности воспоминаний, сорвет гамак с вековых деревьев. И сожжет его прямо на земле. Обрывки гамака, превращаясь в дым, вознесутся над Марн-ла-Кокетт, и женщинам городка, непонятно почему, придется не по душе запах гари (запах мужской слабости). Ален, словно завороженный, станет впитывать взглядом даже самый мелкий уголек, самую ничтожную агонию огня. Это будет в своем роде бунт, иллюзорный протест против механизма, сокрушающего мужчин. В минуты, когда гамак растает в дыму, его взгляд затуманят слезы.