Читать «Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга первая (1917-1940 г.г.)» онлайн - страница 138

Пока «воровской» мир не понял этих правил и упорствовал, стоя на своём («я честный вор, тяжелее кошелька ничего в руках не держал!»), — до тех пор чекисты гнули его и ломали. И напрасно Александр Исаевич иронизирует по поводу некоторых отрывков из книги о Беломорканале. Сочинение действительно мерзкое. Однако и из него можно кое-что почерпнуть. Например, Солженицын с издёвкой цитирует слова одного из работяг-«блатарей»: Скалы у нас такие, что буры ломаются. Ничего, берём». И тут же саркастически вопрошает: «Чем же берут? И кто берёт?». Развивая далее мысль о том, что «блатные» вкалывать ни за что не будут, а заставляют они «фраеров».

Но на самом деле заставлять-то было некого! Это видно даже из цитируемого отрывка:

Высокий парень в бушлате подходит к столу:

— Мы — бурильщики телекинских скал. Скалы у нас такие, что буры ломаются. Ничего — берём. Коллектив наш насквозь шпанский — ничего твёрже сахара не грызли…

…Губатого сменяет пожилой человек в потрёпанном красноармейском шлеме:

— Привет ударному слёту от коллектива «Перерождение»! В нашем коллективе почти все — бывшие токаря по хлебу, слесаря по карману. Приехали в эту трущобу — панихиду запели: пропадём на камнях. Но потом взялись за ум. Дорог наделали. Бараков настроили. Трудновато приходится, но ведь мы никогда не работали…

С трудом верится, чтобы авторы специально придумывали бригады из уголовников — ради красного словца. Изучение организации работ на Беломорканале (без оценок и комментариев) подтверждает, что существовало много бригад исключительно из уголовников и жуликам нередко приходилось махать кайлом не меньше других.

Конечно, было и другое: отдельные кухни для бригадиров-«блатарей» с усиленным пайком; воровство и грабежи; издевательства «блатных начальничков» над зэками из «кулаков» и «контриков»… Правда, было это уже значительно позже. После того, как «блатное братство» доказало свою лояльность и «перевоспитание».

«Канает Колька в кожаном реглане…»

Мы уже отмечали, что далеко не все «уркаганы» и на Беломорканале (который громогласно был разрекламирован сталинской пропагандой как пример «воспитательной силы» лагерей), и на других зэковских стройках, и тем более на воле поддержали «трудовой почин» «блатных» ударников. Такие работяги были объявлены «гадами», отступниками, предателями. Соответственно этому с них и спрашивали.

Одно из косвенных свидетельств такого отношения «честняков» к «сломавшимся» собратьям донёс до нас блатной фольклор. Мы имеем в виду, конечно же, знаменитую песню «На Молдаванке музыка играет»:

На Молдаванке музыка играет, Кругом веселье пьяное шумит, А за столом доходы пропивает Пахан Одессы Костя-инвалид. Сидит пахан в отдельном кабинете, Марусю поит розовым винцом, А между прочим держит на примете Её вполне красивое лицо. Он говорит, закуску подвигая, Вином и матом сердце горяча: — Послушай, Маша, детка дорогая, Мы пропадём без Кольки-Ширмача. Торчит Ширмач на Беломорканале, Толкает тачку, стукает кайлой, А фраера вдвойне богаче стали — Кому их щупать опытной рукой?! Езжай же, Маша, милая, дотуда, И обеспечь фартовому побег. Да торопись, кудрявая, покуда Не запропал хороший человек! Маруся едет в поезде почтовом, И вот она у лагерных ворот. А в это время зорькою бубновой Идёт весёлый лагерный развод. Канает Колька в кожаном реглане, В лепне военной, яркий блеск сапог… В руках он держит важные бумаги, А на груди — ударника значок. — Ах, здравствуй, Маня, детка дорогая, Привет Одессе, розовым садам! Скажи ворам, что Колька вырастает Героем трассы в пламени труда! Ещё скажи: он больше не ворует, Блатную жизнь навеки завязал. Он понял жизнь здесь новую, другую, Которую дал Беломорканал! Прощай же, Маня, детка дорогая, Одессе-маме передай привет! И вот уже Маруся на вокзале Берёт обратный литерный билет. На Молдаванке музыка играет, Кругом веселье пьяное шумит, Маруся рюмку водки наливает, Пахан такую речь ей говорит: — У нас, жулья, суровые законы, И по законам этим мы живём. И если Колька честь свою уронит, Мы Ширмача попробуем пером! Тут встала Маня, встала и сказала: — Его не троньте — всех я заложу! Я поняла значение канала, За это нашим Колькой я горжусь! Тут трое урок вышли из шалмана И ставят урки Маньку под забор. Умри, змея, пока не заложила, Подохни, сука, или я не вор! А в тот же день на Беломорканале Шпана решила марануть порча´, И рано утром, зорькою бубновой, Не стало больше Кольки-Ширмача.