Читать «Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга первая (1917-1940 г.г.)» онлайн - страница 128

Правда, после 1861 года в результате падения крепостного права в России кривая преступности резко поползла вверх. Как метко заметил Ленин: «На смену оседлому, забитому, приросшему к своей деревне, верившему попам, боявшемуся «начальства» крепостному крестьянину вырастало новое поколение крестьян, побывавших в отхожих промыслах, в городах, научившихся кой-чему из горького опыта бродящей жизни…» («Пятидесятилетие падения крепостного права»). Деревенские мужики и парни оказались очень прилежными учениками не только на фабриках и заводах, но и в многочисленных «ямах» и «малинах». Что заставило царское правительство тут же приступить к преобразованию уголовного законодательства и отдать предпочтение карательным мерам наказания, то есть каторге. Да и срок исправительных наказаний (разумеется, с обязательной трудотерапией) увеличился до пяти лет.

Однако к началу XX века, особенно во втором его десятилетии, учение об исправлении заключённых в России набирает всё большую силу. Одним из столпов теории исправления стал профессор С. В. Познышев. Правда, в отличие от «кремлёвских мечтателей», старорежимный профессор под исправлением подразумевал «не превращение порочного человека в добродетельного, что недостижимо по средствам наказания, а лишь некоторое изменение к лучшему психической конституции наказуемого, его характера, достаточное для предупреждения рецидива… Тюрьма должна исправлять; это значит, что подвершегося её режиму человека она должна выпустить настолько изменившимся, социально годным, чтобы он был способным жить непреступно, честным трудом» («Очерки тюрьмоведения»).

Таким образом, большевики не были первооткрывателями в деле перевоспитания и исправления преступников. Добавим к сказанному, что на Западе идеи перевоспитания преступников, особенно в XX веке, были и остаются главенствующими в системе исполнения наказаний (нынешнее исправление уголовников основывается на идеях так называемой филадельфийской школы перевоспитания осуждённых, созданной в 30-е годы XX века).

Конечно, говоря об «исправлении трудом», следует помнить, что труд бывает разным. Тот же Солженицын пишет:

Что же до мысли, что осмысленный (и уж конечно не изнурительный) труд помогает преступнику исправиться, то она известна была, когда ещё и Маркс не родился, и в российском тюремном управлении тоже практиковалась ещё в прошлом веке. П. Курлов, одно время начальник тюремного управления, свидетельствует: в 1907 году арестантские работы широко организованы; их изделия отличаются дешевизной, занимают производительное время арестантов и снабжают их при выходе из тюрьмы денежными средствами и ремесленными познаниями. («Архипелаг ГУЛАГ»).

Таким образом, Солженицын как бы подчёркивает различие между трудом в местах лишения свободы в царской России и в советском ГУЛАГе, где труд был рабским, изнурительным и направленным на постепенное уничтожение заключённого.

Но подобное сравнение по меньшей мере некорректно. Для начала хотя бы потому, что, говоря о царских тюрьмах, автор оперирует словами начальника тюремного управления, говоря же о советских — воспоминаниями арестантов. С таким же успехом он мог бы некритически цитировать тюремных начальников советского периода — и арестантов царской каторги. То-то «объективная» картина получилась бы!