Читать «Власов как «монумент предательству»» онлайн - страница 169

Эффекта, произведённого этими словами, я не предвидел. Власов молча высоко поднял кулак и со страшной силой обрушил его на стол, так что подбросило массивный письменный прибор. «Вы первый мне сказали то, о чём я сам ночами думаю», — сказал он, продолжая давить кулаком на стол».

Позднее, пытаясь объяснить позицию Власова под немцами, Н. Старицкий напишет:

«… безнадёжность положения Германии была Власову достаточно ясна. О том свидетельствует его ответ, перед разговором с Гиммлером, на предупреждение своего ближайшего немецкого советника капитана Штрик-Штрикфельдта, что «уже поздно». Власов тогда ответил последнему: «Не могу уклониться, когда столько людей пошло за мной и я должен идти до конца».

Этот конец не связывался Власовым с концом борьбы Германии. Создание армии должно было объединить разрозненные силы и дать им пережить поражение Германии, чтобы включиться затем на стороне других сил, которые должны были заменить Германию, в борьбе с коммунизмом. К этой цели и стремился Власов в беседе с Гиммлером, не раскрывая свои карты. Завуалированно он раскрыл их в своей речи два месяца спустя, в Праге, при провозглашении своего манифеста: «…Комитет Освобождения Народов России приветствует помощь со стороны Германии. Эта помощь в данное время — единственная реальная возможность организовать вооружённую борьбу против сталинской клики…» — подчеркнул Власов в своей речи».

Но ещё более точно, позицию Власова выразил Юрий Финкелыптейн:

«Найдя покровителя в лице Гиммлера, Власов стал терять старых друзей. Его покинул «домашний святой» Вильфрид Штрик-Штрикфельдт. Не пожелал немецкий офицер, к тому же кадровый разведчик, сотрудничать с СС и Гиммлером. 14 ноября 1944 г. он ещё присутствовал на «пире во время чумы» — торжестве в Праге, когда был обнародован Манифест движения и создан декоративный Комитет освобождения народов России (КОНР) с Власовым во главе. Всей душой сочувствуя военнопленным, А. Солженицын тем не менее назвал этот Манифест «по-прежнему ублюдочным, ибо в нём не разрешалось мыслить Россию вне Германии и вне нацизма». Всё в Праге было под стать этому «ублюдочному Манифесту» и завершилось грандиозной пьянкой. Пили по-чёрному. Впрочем, так пили уже не первый год.

Штрик-Штрикфельдт советовал Власову, огласив Манифест, выйти из игры, заявив, что правительство Гитлера не сдержало своих обещаний. Он понимал, что углубление связи с нацистами (теперь уже непосредственно с Гиммлером — худшим из них) ведёт как Власова, так и всё Движение к позору и гибели. Лучше уж вернуться в лагерь для военнопленных или оказаться в тюрьме! Генерал ответил, что «миллионы людей надеются на него …и он не может бросить их, он должен идти по этому пути до горького конца».

По воспоминаниям Фрёлиха, Власов холодно расстался со своим верным другом и советчиком. Штрик-Штрикфельдт действительно «вышел из игры» и отправился в тихое поместье писать мемуары — историю власовского движения. Власов такой возможности не имел, а потому прощание с Штрик-Штрикфельдтом «было чисто формальным. Поведение Власова, — пишет Фрёлих, — было для меня ещё одним доказательством влияния на него советской школы, а именно: не следует выражать симпатии к другу, попавшему в немилость».