Читать «Учитель. Том 1. Роман перемен» онлайн - страница 175

Падаю на влажный песок, пристающий к джинсам, футболке. Все – геройство закончилось. Так же бесславно, как и началось. Я в привычном положении, на нулевом уровне. В опасной близости от предков, упакованных в транспортировочные контейнеры фирмы «Харон». Дергающиеся ноги, тяжелое дыхание, лунный свет – все смешивается в одно, суетливое, болезненное, меня разрывающее. Но прежнего страха, подбиравшегося маньяком с удавкой, нет. Он остался там – в ожидании, в предвкушении беды, которую неизменно, день за днем, пророчили мне бабушка с мамой. Случилось. Вы довольны?

Я ведь думал, что брат притащил меня на озеро, что Рада спровоцировала драку, но корень не в них – во мне. Это я приволок с собой мешок бед, черный шлейф несчастий, который виден издалека. Похоже, за это меня и накажут.

Но боли, ударов нет. Отнимаю руки от головы, которую так закрывал от ударов. Ощущаю сырость песка, пахнущего болотной тиной. Вижу подсвеченную лунным светом пластиковую бутылку из-под «Крымской» минералки. Слышу крик брата:

– Что, сука, выблядок, пидор татарский, думал все, на хуй, все?

– Аааа! – орут ему в ответ.

По-прежнему наблюдаю ограниченную по высоте картинку, но и без визуальной свободы ясно: ветер переменился, и теперь он будет добрым, ласковым для нас с братом. А для татар станет уничтожающим, кровопускающим, недобрые вести несущим.

– На, сука ебучая! Получай, блядь!

Брат однообразен, скуп на слова. И в то же время емок. Как герой Виктора Сухорукова, чеканящий: «Вы у меня, суки, еще за Севастополь ответите!» И пусть там – бандеровцы, а здесь – татары, но посыл тот же. Люди будут мстить, убивать друг друга. Словно у них нет иных развлечений.

– Аджы! Аджы! – стонет боров.

– Блядь! – взвизгивает татарин в вельветовом костюме.

Но брат не прекращает раздавать удары. Так косматый поп на Пасху кропил прихожан, выстраивавшихся у храма в Береговом, под который оборудовали бывшую ремонтную мастерскую, установив на шиферной крыше крест, развесив внутри иконы. Большинство приходило с колбасой, сыром, водкой, салом. А у нас в корзинке были только соль, куличи, яйца. Так правильно, объясняла мама, но я все равно очень стеснялся, переживал, что решат, будто мы, Бессоновы-Шкарины, совсем бедные.

На брате нет креста, рясы, но из доски, которую он отобрал у татар, торчит гвоздь, так что, может быть, действо, совершаемое Виктором, еще глубже, сакральнее; ведь в нем присутствует кровь, много крови. Гвоздь – не уверен, что в нем девять дюймов, но происходящее идеально подходит для клипа Трента Резнора – входит в еще недавно торжествовавших, упивавшихся безнаказанностью татар.

– Ааааааааа! – особенно надрывно кричит один из них.

Так, что мне хочется его пожалеть. Видимо, отчаянный крик действует и на брата: на мгновение Виктор застывает. И этого достаточно, чтобы татарин в вельветовом костюме перекатился по озерному песку к камышам, вскочил и бросился прочь. Может, и правда, не преувеличивал Рустем Решатович, когда говорил о ста двадцати из ста тридцати двух коушских татар, дезертировавших из Красной армии?