Читать «Полное собрание сочинений. Том 7. По зимнему следу» онлайн - страница 125

Николай Ефимович после работы приходил отдохнуть к морю. Тут я и встретил его. Он стоял с группой чумазых парней. Оказалось, что парни со дна лимана добывают лечебную грязь и теперь пришли отмываться. Сам Николай Ефимович оказался врачом. Я прицепился к нему с расспросами о таинствах грязей. Так состоялось знакомство.

Зашел разговор о войне. Николай Ефимович сказал, что сюда, на Азовское море, приезжают лечить старые раны солдаты и что недавно он встретил тут человека, которого оперировал в санитарном фронтовом батальоне.

Я узнал, что нынешний «грязевый доктор» Николай Ефимович Дибров войну начинал рядовым солдатом, а закончил ее подполковником.

Начиналась война для него на моей родине, под Воронежем, закончилась — у Берлина. Был подполковник-врач участником Парада Победы в Москве. И сразу же после парада попал на Дальний Восток. На фронте против японцев, спасая больных, он сам заболел оспой, чудом остался жив…

Николай Ефимович оказался хорошим рассказчиком. Мы встречались перед заходом солнца на берегу и сидели, пока не стемнеет.

Кое-что с разрешения доктора я записал. Сейчас вы прочтете один из рассказов. Я приберег его специально к июньской дате, когда все мы, увидев в календаре листок с цифрой «22», вспоминаем войну.

* * *

Живого фашиста, готового пустить в тебя автоматную очередь, первый раз я увидел в 42-м году. В небольшом селе под Воронежем, в трех километрах от фронта, я осматривал раненых. Пункт медицинской помощи находился рядом со складом боепитания. Помню разбитый коровник. Груду ящиков с гранатами и патронами. К передовой машины увозили боеприпасы, назад везли раненых. Стон, ругань.

Осматриваю рану. Вдруг крик помогавшего мне санитара: «Немцы!» Я разогнулся. Прямо на меня почему-то с улыбкой бежал здоровенный немец.

Мундир на груди расстегнут. Рукава закатаны выше локтя. Автомат от пояса нацелен прямо в меня. Но почему-то немец решил не стрелять.

Доставать пистолет не было времени. Я побежал. Рост у меня небольшой. И немец-верзила, видно, решил сцапать меня живьем.

Краешком глаза я видел волосатую руку. И возле самого уха слышал смех здорового, крепкого человека… Я побежал к насыпи. Уже на подъеме немец схватил полу моей шинели. Я дернулся.

Но немец успел схватиться за хлястик. Хлястик остался у немца в руке, а я скатился на другую сторону насыпи.

Лег. Сердце колотится. Гляжу, в руках — шприц. Скинул шинель, достаю пистолет. В траве у насыпи шевелятся еще человек десять — двенадцать наших: санитары, повар полевой кухни, старый сибиряк-конюх, шоферы.

Кто с винтовкой, кто без винтовки. Я капитан, старший по званию, — надо принять решение. Прополз наверх, выглянул. Фашисты раненых добивают, подожгли склад, перевернули кверху колесами кухню. Держатся довольно беспечно. Один обтер платком яблоко, с аппетитом кусает.

— Будем атаковать, — сказал я. — Передать по цепи: выстрел из пистолета — все через насыпь!

Поднял пистолет, а выстрелить не могу. Не могу. Страх.

— Да стреляй же ты, мать твою… — не выдержал лежавший со мной сибиряк-конюх.

Не помню, как мы скатились за насыпь. Я что-то кричал. Все кричали. Конюх почему-то хрипло орал: «Бей их, манюня!»