Читать «Знаменитые украинцы» онлайн - страница 17
Анатолий Федорович Ткаченко
гий Иванов: “Ахматова принадлежит к числу тех немногих поэтов, каж-
дая строчка которых есть драгоценность. “Подорожник” – это прекрас-
ная и живая книга, которая не только прочтется, но будет неоднократно
перечитываться”. Поэзия Ахматовой благодаря своей лиричности и
правдивости близка и понятна всем, она очаровывает непо-
21
средственностью и простотой. Сборники ее стихов стали настольными
книгами целого поколения.
В августе 1921 г., на похоронах Александра Блока, она узнала о
расстреле Николая Гумилева, обвиненного в составлении контрреволю-
ционных прокламаций. На допросе он назвал себя монархистом.
С середины 20-х годов ее новые стихи почти перестали печатать, а
старые переиздавать. В вынужденной изоляции она занималась изуче-
нием жизни и творчества А. Пушкина.
В 1923 г. мужем Ахматовой стал искусствовед Николай Пунин24,
брак с которым длился по 1938 г.
С 1935 г. на Ахматову обрушилось горе, продолжавшееся до
1956 г., один за другим следовали аресты и тюремные заключения ее
единственного сына Льва Гумилева, обвинявшегося в надуманных анти-
государственных замыслах.
Длительное молчание Ахматовой не означало прекращения ее
творчества, главной темой которого становится тема личной трагиче-
ской судьбы и трагедии всего народа, страдавшего от сталинских ре-
прессий. Оплакав многие утраты – расстрел первого мужа Николая Гу-
милева (1921), гибель в заключении друга-поэта Осипа Мандельшта-
ма (1938), аресты и смерть в заключении второго мужа Николая Пунина
(1953), – а также аресты (1935, 1938, 1944) и длительные заключения
сына, Ахматова в 1935–1940 гг. создает свой знаменитый “Реквием”.
В страшные годы репрессий поэтесса была со своим народом, о
чем она напишет в 1961 г. в эпиграфе к “Реквиему”:
Нет, и не под чуждым небосводом,
И не под защитой чуждых крыл,–
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был.
“Реквием” заканчивается эпилогом, в котором выражена боль и
страдание народа, перенесшего тоталитарный режим:
Узнала я, как опадают лица,
Как из-под век выглядывает страх,
Как клинописи жесткие страницы
Страдание выводит на щеках,
Как локоны из пепельных и черных
Серебряными делаются вдруг,
Улыбка вянет на губах покорных,
И в сухоньком смешке дрожит испуг.
22
И я молюсь не о себе одной,
А обо всех, кто там стоял со мною
И в лютый холод, и в июльский зной
Под красною, ослепшею стеною.
23
------------
Опять поминальный приблизился час.
Я вижу, я слышу, я чувствую вас:
И ту, что едва до окна довели,
И ту, что родимой не топчет земли,
И ту, что, красивой тряхнув головой,
Сказала: “Сюда прихожу, как домой!”
Хотелось бы всех поименно назвать,
Да отняли список, и негде узнать.
Для них соткала я широкий покров
Из бедных, у них же подслушанных слов.
О них вспоминаю всегда и везде,
О них не забуду и в новой беде,
И если зажмут мой измученный рот,
Которым кричит стомильонный народ,
Пусть так же они поминают меня
В канун моего погребального дня.
А если когда-нибудь в этой стране