Читать «Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 2» онлайн - страница 326

— Вон она! — закричал начальник конвоя, внезапно рванув дверь настежь. — Хватайте её!

Настал указанный Анечкой октябрь.

— Ну вот и конец всему! — разочарованно протянули члены нашего творческого кружка, когда я, запыхавшийся от волнения, прибежал из Штаба и скороговоркой сообщил о том, что вызван в Москву и что стрелок ждёт меня у ворот.

Лица у всех вытянулись и поблекли:

— Шёлковая Нить обрывается…

— Почему же?! — вскипел я. — Чепуха! Вы же остаётесь? Вы — это и есть Шёлковая нить.

Но все только покачали головами.

— Вы были нашим признанным вожаком. Пастырем. Исчезнете вы, и стадо рассыплется… Шёлковая Нить — не мы, а творчество, наше общее героическое усилие. Без вас его не будет.

— Да бросьте ныть! Что за слова?! Вместо амбулатории станете собираться в клубе под видом репетиций: это будет ещё незаметнее! Выше головы! Давайте руки на прощанье!

Мои друзья грустно протянули руки.

Мы крепко-накрепко обнялись.

— Сейчас сложу вещи и иду к воротам. Прощайте!

Но Катя побледнела, насупилась и, выдернув листок из медицинского журнала, села в сторону.

— Что это вы?

— Пишу вам на память. Николай, садись и ты!

Оба поэта, нахмурив брови, углубились в творчество. Я быстро уложился и через полчаса вернулся назад.

— Ну, товарищи поэты, вы готовы?

Улыбающийся Николай Петрович Кузнецов и нахмуренная Катя Владимирова протянули мне свои листки. У обоих получились удачные вещи — у Кузнецова шуточная, на тему о расставании и встрече двух потёртых монет, у Кати — серьёзное, о смысле нашего общего дела.

Судьба обоих произведений оказалась различной. Кузнецов написал своё стихотворение на папиросной бумаге, Катя — на обёрточной. День был ветреный и морозный, градусов 25. Идти далеко. Конвоир и заключенный сняли бушлаты, покрылись с головой, обнялись; я крепко взял стрелка за автомат, и мы зашагали по сугробам. Холод не располагал к частым остановкам. Но пройдя километров пятнадцать, решили сделать перекур. Папиросная бумага Николая Петровича пошла на цигарки, и его стихотворения я, к сожалению, не запомнил. Осталось в памяти только растроганное и улыбающееся лицо. Но побледневшее лицо Кати тоже не забылось, как и её стихотворение, написанное на жёлтой обёрточной бумаге, не подходящей для курения. В Марраспреде я заучил стихотворение наизусть.

Слова прощального привета остались со мной как гимн.

Вот эти вдохновенные строчки:

Как в грубой пряже шёлковая нить, Так вы вплелись в мои дела и годы. Живёте вы — и хочется мне жить, Идя за вами в чаянии свободы. Отгорит и сойдет огонь Этих лет, как позор и тень, И поднимет всех нас на ладонь Двадцать первого века день! Пройдёте вы, как всё пройдёт на свете, Судьбой ослепшею замучен и гоним, А я — я счастлива, что на одной планете Дышала с вами воздухом одним! Отгорит и сойдет огонь Этих лет, как позор и тень, И поднимет всех нас на ладонь Двадцать первого века день! Пусть против нас этот кровавый век, Но ваш пример — мне вызов и награда: С ним лучше кажется мне каждый человек И кажется, что жить на свете надо! Отгорит и сойдет огонь Этих лет, как позор и тень, И поднимет всех нас на ладонь Двадцать первого века день!