Докарачась до неба, до Божьей чужбины,Не глядела на звезды, бессмертья первины.Не хотела веселья, ни нового тела,Вспоминать не хотела, забыть не хотела.И подумала, глядя в небесные своды,Что в немилых объятьях разгублены годы.Что покорно и верно, припрятавши раны,Целовала те очи, что ей нежеланны.И для них расцветала без чувства и воли,Называла их долей, покорная доле.Не любила так нежно, так ясно и чутко,Что от светлой улыбки не делалось жутко.А теперь поняла, что от Божьего взглядаУже нечего прятать и прятать не надо.Через гибель открылось, что было таенным, —Правда блещет очами и светится лоном!И душа ужаснулась, что, может, и нынеОн отыщет ее в безобманчивой сини.И протянет ладони к лазорьям-голубьям —И в глазах ее встретится с прежним безлюбьем.
Пурурава и Урваси
Пурурава увидел об утреннем часеНимфу тутошних вод – индианку Урваси.Изнырнулась ладонь, изнырнулась нежданно —А потом голова с половинкою стана.А вокруг нее волны перстнями летели,Теребила крупинки своих ожерелий.И бессмертилась в ней колдовская примета —Как легко ее тело на душу надето.И тогда его сердце смозжилось любовью —И покрался по-дремному и по-котовью.И чарунью загреб в неразжимном притуле,Чтобы вызнать – какую, проверить – свою ли?И кричала по-божьи, кричала что мочи,Вырывалась из рук аж до самой до ночи!Под пригорком лесным поступил он по-ловку —И уторкал в мешок – и заузлил веревку.Как разбойник, покрался по ярам, по ярам —И вернулся домой с верезгливым хабаром.Знал, кого он зацапал, зачем он зацапал, —И уставил мешок, и уставился на пол.А сверчок соловьил, гайворонил в подстенке,И мешок неожиданно стал на коленки.«Отпусти, человек, в ручьевые кочевья.Эта дрожь моя – божья, а вовсе не девья!»«Ты не вышепчешь воли, моя недотрога…Хоть разок на веку – а попестую бога!»«Ни к чему тебе ласка – та ласка сверх силы,Ни к чему тебе счастье у края могилы».«Так пускай к запредельям – несется услада.Если так я решил, – значит, так вот и надо!»Из мешка ее вытряс, как будто из кожи.«Только мы тут с тобою – да вольное ложе».«Я всего тебе дам – и грудей внебовзбитых,И что бело на шее, что красно – в ланитах.Но закрой от меня свое бренное тело,Чтоб на этот манок – божество не глядело!»И в потемках гирлянды развесил над ложем —И прильнула к нему всем своим богодрожьем.Друга обволокла, распалила распалом —Чтоб устами тянулся ко грудям-кораллам.«Погляди на меня, как я пламенем пышу».«Ах, довольно, дружок, что тебя я услышу».«Отчего же не выйдешь на счастья дорогу?»«Не приходят глаза – да любви на подмогу!»«Во своих во глазах – да мой пламень затепли!»«Чем глядеть на тебя – так пускай бы ослепли!»И он чуял молчком, как богинино тело,Вековеясь к нему, все истомой намлело.И он сам намлевал так бессильно и сладко,Что в безмирье вомлел – и исчез без остатка.И не стало его ни в укромных аллеях,Ни во чреслах его, ни левей, ни правей их!Из любовного ложа востек половодьемИ своим наслаждался бестельем-безродьем.И науку не быть он учил по наитью,И проснулся при звездах – скиталец к небытью.И увидел, как рядом богиня-девицаВ хмуром ложе его – светлотою темнится.«Ты мне в душу втемнись, ты рассудок затми мой,Но останься бессмертной, бессмертно любимой!»«Умирать от любви – в том немного провина.А в жару моих чресел – рожу тебе сына».Родила она в поле, о самом полудне,Когда злак на свету золотится безлюдней.«Богу в очи впечалятся эти пеленки,А живу я житьем из загробной сторонки.Я увижу в лесу папы-мамины лица,Если их отразит ручьевая водица.В колокольчиках зябко, и знойно – в тимьяне:Все – для наших для тройственных существований!»И пошли в тот лесок, в тот лесок-приснолеток,Где меж временем – ветки, а время – меж веток.И вошли в чабрецы, будто в знойные реки,А потом в колокольчиках скрылись навеки.Было двое людей, да единое – тело,И невемо куда это все отлетело…
