Читать «Собрание сочинений в 14 томах. Том 5» онлайн - страница 8

– Хобо? – переспросил я с недоумением.

– Да, Хобо. – Подыскивая слово для определения, он машинально скользил глазами по корешкам томов Спенсера на полке. – Хобо, дорогой мой, это название тех камер в городских и окружных тюрьмах, где содержатся бродяги, пьяницы, нищие, мелкие нарушители закона и прочие подонки общества. Само слово это, «хобо», довольно красивое и имеет свою историю. «Hautbois» – вот как оно звучит по-французски. «Haut» означает «высокий», a «bois» – «дерево». В английском языке оно превратилось в «hautboy» – гобой, деревянный духовой инструмент высокого тона. Помните, как сказано у Шекспира в «Генрихе IV»:

Футляр от гобоя был Просторным дворцом для него.

Но – обратите внимание, как поразительно вдруг меняется значение слова – по другую сторону океана, в Нью-Йорке, «hautboy» – «хо-бой», как произносят англичане, становится прозвищем для ночных метельщиков улиц. Возможно, что в этом до известной степени выразилось презрение к бродячим певцам и музыкантам. Ведь ночной метельщик – это пария, жалкий, всеми презираемый человек, стоящий вне касты. И вот в своем следующем воплощении это слово – последовательно и логически – уже относится к бездомному американцу, бродяге. Но в то время как другие исказили лишь смысл слова, бродяга изуродовал и его форму, и «хо-бой» превратился в «хобо». И теперь громадные каменные и кирпичные камеры с двух- и трехъярусными нарами, куда закон имеет обыкновение заточать бродяг, называют «хобо». Любопытно, не правда ли?

Я сидел, слушал и в душе восхищался этим человеком с энциклопедическим умом, этим обыкновенным бродягой, Лейтом Клэй-Рэндолфом, который чувствовал себя у меня в кабинете как дома, очаровывал гостей, собиравшихся за моим скромным столом, затмевал меня блеском своего ума и изысканными манерами, тратил мои карманные деньги, курил мои лучшие сигары, выбирал себе галстуки я запонки из моего гардероба, проявляя при этом самый изощренный и требовательный вкус.

Он медленно подошел к книжным полкам и раскрыл книгу Лориа «Экономические основы общества».

– Я люблю беседовать с вами, – сказал он. – Вы достаточно образованны, много читали, а ваше «экономическое толкование» истории, как вы это называете, – это было сказано с насмешкой, – помогает вам выработать философский взгляд на жизнь. Но ваши социологические теории страдают из-за отсутствия у вас практических знаний. Вот я знаком с литературой – извините меня– побольше, чем вы, но при этом знаю и жизнь. Я наблюдал ее в чистом виде, трогал руками, вкусил ее плоть и кровь и, будучи человеком мыслящим, не поддался ни страстям, ни предрассудкам. Все это необходимо для ясного понимания жизни, а как раз этого-то опыта вам и не хватает. А, вот по-настоящему интересное место. Послушайте!

И он прочитал мне вслух отрывок из книги, которая была у него в руках, сопровождая текст, по своему обыкновению, критикой и комментариями, излагая смысл запутанных и тяжеловесных периодов, освещая со всех сторон трактуемую тему. Он приводил факты, мимо которых прошел, не заметив их, автор, подхватывал упущенную автором нить рассуждений, превращал контрасты в парадоксы, а парадоксы – в понятные и лаконично сформулированные истины, – короче, ярким блеском своего ума озарял скучные, сухие и туманные рассуждения автора.