Читать «Три фурии времен минувших. Хроники страсти и бунта» онлайн - страница 232

Брюсов — Нине. 3 июля 1905. Москва.

…Прожил два дня очень и очень тяжелых. Тени сгущаются и надо мной, и во мне. Мечтаю предаться роману — предаться совсем, броситься в работу с головой, до дна ее, работать, забыв все, кроме созданного мира… Счастливой случайностью Бальмонт прислал мне из Мексики (временно) ряд книг, очень полезных мне для романа. Правда, книги испанские, но я уже купил и грамматику и словарь. Ах, напиши мне, напиши обо всем.

Может быть, меня уже ждет Твое письмо. О прошлом, о бывшем (ведь действительно бывшем) не решаюсь, не смею, не хочу вспоминать. Страшно…

Нина — Брюсову

4 июля 1905. Малаховка.

…Ты печалишь, туманишь меня… Ну что я могу говорить еще, кроме тех слов, что написала тебе? Если поверишь и услышишь, через ту паутину, которой ты уже позволяешь опутывать себя, ты не будешь так безнадежен, так печален. Ведь и я живу сейчас совсем, совсем не в раю. О, не в раю!.. Но знаю, что сумею сохранить для тебя твоею. мою душу, как там, на Сайме, которую ты скоро, должно быть, будешь считать только сном. Милый Валерий, милый, верь в чудо! Как только перестанешь верить — не останется ничего. Будут стоны улицы, слова, беспросветный кошмар, и умрет душа. Отчего я чувствую себя сейчас сильнее тебя? — А, кажется, мне так легко бы было утратить все. Но я не хочу, не хочу дать себя задушить.

Пиши мне часто, как можешь. Вот уж два вечера я хожу по знакомой дорожке к маминой даче. Выхожу аккуратно в 7 1/2 ч., иду замедленно и жду, и боюсь, что от тебя нет письма. И так радостно, так радостно было эти два вечера. Мне хочется писать тебе. Я целые дни молчу, говорю только с тобой. Сережа занят. Его пригласили быть редактором литературного отдела в «Искусстве». Он все пишет что-то. Не знаю что, и мы говорим только за обедом. Мало, вяло… Потом приходит вечер, темный, длинный, тихий. И опять я молчу и не хочу никого видеть. Сегодня была в Москве. Тягостное, тягостное впечатление от улиц, от мыслей, которые еще как будто живут в раскаленных стенах. От прошлых мыслей моих и от неизвестности будущего. Еще трудно мне представить, что вот наступит осень, зажужжит какое-то колесо, замелькают новые и те, прежние, до ужаса знакомые лица, зазвучат всё те же ненужные мучительные слова, воткнутся новые или старые иглы…

О, не хочется! Страшно, тягостно думать. Знаешь, прямо с вокзала я попала домой в день переезда на квартиру. На меня взглянули пыльные, ободранные окна, пустые стены, сундуки, — и мне почудилось, что это не просто, а все с тем же скрытым смыслом, который таился за всем, что с нами ни случалось в этот год. Что-то кончилось, чему-то больше не бывать. Кончилось даже вовне. Валерий, Валерий, будь со мной! Нам дали увидать друг друга, не будем же вновь закрывать глаз. Страшно в пустоте, страшно среди кривляющихся, враждебных масок и теней. Мы — двое, не давай же заползти туману, пока еще день, пока солнце. Я буду жить эти дни в тишине, — «Все отошли. Шумите, сосны»…