Читать «Ослепительный нож» онлайн - страница 63

- Здесь не говорят: это - моё, это - твоё; отсюда изгнаны слова сии, служащие причиною бесчисленного множества распрей.

Юрий Дмитрич осёкся. Возникла тяжкая тишина, наполненная дыханием толпы. Затем князь начал речь тихо, с укоризной глядя на игумена:

- Авва Зиновий! Иоанн Златоуст такое говорил не князьям, а инокам. Ты же, укоряя меня, запамятовал, как после Эдигеева разорения я вместе с покойным игуменом Никоном пришёл на развалины сей обители и помог поставить на месте сожжённого новый храм Живоначальной Троицы, весь из белого камня.

- Памятую, - отвечал игумен. - Однако ж судибоги мирские и за нашими стенами слышны.

- Что есть судибоги? - спросила Всеволожа Корнилия.

- Плач, жалобы, стон народный, - ответил он.

- Не возбранишь же ты ненависть порицать, - продолжал игумен. - Ибо в Притчах Соломоновых сказано: «Ненависть возбуждает раздоры».

- А какой лютой ненавистью они там ненавидят меня! - ткнул перстом Юрий в сторону Москвы. - Сын Василий к ним с миром пришёл. Пировал на великокняжеской свадьбе. Они же отпустили его с бесчестьем. Пусть безрассудные пострадают за беззаконные пути свои и неправды свои!

Тут Фёдор Лужа снова встрял в спор, на сей раз не надрывным, а мирным голосом:

- Ты, княже, свою правду сказываешь, мы - свою. Христианам чрез это великое кровопролитие происходит. Так посмотри, княже, повнимательнее, в чём будет наша правда перед тобою, и по своему смирению уступи нам.

- Приобретёшь себе спасение и пользу душевную смирением своим, - поддержал Лужу Фёдор Товарков.

- Будь мудр, - примкнул к ним игумен Зиновий. - Ибо сказал Екклесиаст: «Мудрость лучше воинских орудий, но один погрешивший погубит много доброго». А псалмопевец прибавил: «Не спасётся царь множеством воинства».

Юрий Дмитрич задумался. Боярин Иоанн Всеволожский, приближась, вразумил его на ухо. Князь, обратясь к воеводам московским, заговорил с прежней гордостью:

- Ваша правда - неправда! А, как сказал праведник Иов, «ненавидящий правду может ли владычествовать»? Вот и ваш князь Василиус начал худо. Не умел повелевать, как отец и дед его повелевали. Терял честь и державу. Малодушный, жестокосердый, свирепый! Почему поднимаю против него мой меч? Потому, по словам псалмопевца, «чтобы не торжествовали надо мною враждущие против меня неправедно, и не перемигивались глазами ненавидящие меня безвинно».

- О, сосуд зла! - вскинул руки Фёдор Товарков. - И ты ещё хочешь властвовать над нами!

Тут громом возвысился над толпой внятный старческий голос:

- Образумьтесь, бессмысленные люди!

- Григорий!.. Григорий!.. - волнами прокатился изумлённый и восхищенный шёпот.

На середину круга вышел согбенный старец, поддерживаемый двумя монахами.

- Кто это, кто? - спрашивала Евфимия.

- Это Григорий Пелшемский, - пояснил ей на ухо Корнилий. - Вологодский подвижник из рода Лопотовых, галических бояр. Всем враждотворцам необинующий обличитель. Молитвенник пустынного жития. Провёл десять лет в затворе.

- Мощи, мощи! - поражалась Бонедя, глядя на старца.