Читать «Обсуждение книги Т.И. Ойзермана «Марксизм и утопизм»» онлайн - страница 12

Т.И. Ойзерман развернуто аргументирует и на большом фактическом материале подтверждает мысль, что утопизм является особой формой общественного сознания, возникающей в Новое время и дополняющей (обогащающей) его ранее существовавшие исторические формы. Утопизм связан с познанием будущего и выражает необычайный динамизм общественного развития, в решающей мере стимулированный научно-техническим прогрессом. Характерная для новой эпохи обращенность в будущее, которая приобретает высокую степень актуальности и становится одним из сильнейших мотивов общественно-преобразующей деятельности, меняя сам вектор человеческой активности, существенно повлияла на мораль, искусство, религию, но свое адекватное и чистое выражение получила именно в утопизме как новой, специально для этой цели возникающей форме общественного сознания. Это обобщение Ойзермана является, на мой взгляд, исключительно важным открытием, позволяющем глубже понять качественное своеобразие ментальности Нового времени по сравнению и в отличие от древности и средневековья.

В связи с идеей и проблематикой утопизма у меня возникает такой вопрос: из каких истоков, на какой почве он произрастает? Если утопизм в эту эпоху кристаллизуется в качестве самостоятельной формы общественного сознания, то отсюда вовсе не следует, что до этого культура не содержала в себе утопической доминанты. Спрашивается: где был утопизм до самого утопизма? Он, как мне кажется, находился в лоне философии в качестве еще одного из ее специфических признаков. Философия задает пространство разумного человеческого существования тем, что отвечает на вопрос о том, каким был бы (или должен был бы) быть мир, если бы он специально создавался для этой цели. Она создает идеальный образ мира, который скроен по меркам человеческого разума, и в силу этого задает параметры разумного, осознанного человеческого существования, являющегося одновременно ответственным существованием, т.е. существованием, за которое человек отдает себе отчет и готов держать ответ. Ясно, что такой образ мира может быть только утопическим. В этом смысле всякая философия есть утопия, она есть утопия не тогда только, когда она создает утопии наподобие знаменитого государства Платона, а намного раньше, когда она формулирует свои основоположения, говоря, что бытие есть, а небытия нет, что добродетель есть знание, что я мыслю, следовательно, я существую, что наряду с феноменальным миром есть мир ноуменальный, что мир есть воля и т.д. – основоположения, по отношению к которым утопии в узком (собственном) смысле слова являются лишь следствиями, к тому же не всегда и не всеми явно формулируемыми. Допустимо такое вполне поддающееся аргументации предположение, которое может претендовать как минимум на статус научной гипотезы: философии потому были столь различны и в различиях этих соразмерны друг другу, что каждая из них создавала свою предельно обобщенную теоретико-практическую утопию мира и по той же самой причине каждая из этих утопий мыслила себя в качестве единственно истинной. Утопия не может быть иной. В этом смысле утопизм как специфическую исторически возникшую в Новое время форму общественного сознания вполне можно интерпретировать как отпочковавшуюся от философии (наверное, не от одной философии и какую-то роль здесь несомненно играла религия).