Читать ««Свет ты наш, Верховина...»» онлайн - страница 139
Матвей Григорьевич Тевелев
Я знал адрес «Рабочего дома», где помещались краевой комитет и редакция «Карпатской правды». Мне не раз случалось проходить мимо одноэтажного здания, на фасаде которого был изображен барельеф рабочего, разбивающего молотом свои оковы.
Сойдя с автобуса, я направился на тихую Интернатскую улицу.
…Мне не повезло.
— Товарища Куртинца нет, — сказала, окинув меня внимательным взглядом, худенькая черноволосая женщина с молодым, милым и утомленным лицом. Она вышла ко мне из соседней комнаты, откуда доносились скороговорка пишущей машинки и неторопливый диктующий басок.
— Но мне необходимо его видеть! Это очень важно!
— Непременно его самого?
— Да, непременно!
Женщина замялась.
— Он нездоров, — сказала она, — лежит дома. Но, простите, кто его спрашивает?
— Я назвал себя.
— Белинец… — повторила она. И вдруг, видимо, припомнила что-то: — Постойте-ка, Студеница… Го- руля?..
— Да, да, Горуля! — подхватил я обрадованно. — Но я не от Горули, а пана Куртинца мне необходимо видеть сейчас же по очень важному делу.
Женщина задумалась, заглянула в дверь, ведущую в соседнюю комнату, и сказала:
— Подождите меня, пожалуйста.
Вернулась она минуты через три уже в пальто и берете.
— Идемте, пане Белинец, я отведу вас к Куртинцу, — просто сказала она и пошла к двери, застегивая на ходу перчатку.
Идти пришлось через весь город. Горели фонари. Улицы были малолюдны. На стенах домов, как и в Ужгороде, тут и там белели листовки: «Фашизм — это война. Долой фашизм!»
Многие листовки оказались сорванными, словно кто-то начисто пытался их соскоблить. Это были следы незримой борьбы на стенах, упорной, заставляющей настораживаться.
Наконец моя спутница остановилась у подъезда трехэтажного дома и сказала:
— Здесь.
Поднявшись на второй этаж, женщина вынула из сумочки ключ и отперла дверь одной из квартир. Щелкнул выключатель, и мы очутились в небольшой прихожей. В ту же минуту туда вбежали двое мальчиков.
— Ма пришла! Ма пришла! — притопывая, кричали они. Они не обращали на меня никакого внимания и, обхватив мою спутницу с двух сторон, уткнулись в ее пальто.
— Подождите, ну, подождите! Дайте раздеться! — уговаривала мать, но не пошевельнулась, чтобы освободиться из объятий мальчиков. Один из них, лет семи, был похож на нее — такой же черноволосый и большеглазый; второй, года на три моложе, неповоротливый, светлоголовый крепыш, уже сейчас чем-то напоминал Куртинца.
— Ма, ты уже совсем пришла, да? — суетились дети вокруг матери.
— Нет еще, не совсем. Мне надо вернуться…
— Анночко, — раздалось из полуоткрытой двери, — ты, кажется, не одна?
— Нет, не одна, Олексо. Можно к тебе?
Мы вошли в небольшую, заставленную книгами комнату. В глубине ее, близ стола, заваленного рукописями и гранками, полулежал, укрывшись пальто, Куртинец. Несколько лет назад, во время крупной забастовки, жандармы открыли огонь по бастующим и Куртинца тяжело ранили. От смерти его спасли, но рана временами открывалась и причиняла ему немалые страдания. Вот и сейчас она снова напомнила о себе.