Читать «Горшок черного проса» онлайн - страница 123

— А-а-а…

— Бэ! — сказал Фомкин. — Амур-то у нас, сам видишь, вон он какой!.. Это тебе не кран водопроводный или, к примеру, арык.

…Лодка стремительно приближалась к следующему лобастому мысу, впереди по курсу был еще один крутой поворот и за ним — новая амурская даль.

РОДНЫЕ БЕРЕГА

Рассказ

Ушли они по этой дороге из родной деревни совсем молодыми, чуть ли не сразу после свадьбы, а возвращались…

Дорога за это время нисколько не изменилась: была она такая же рыжая на суглинках, и цвели, как и в пору их молодости, по обочинам лопушистые подорожники и синие, присыпанные пылью цветы. И дорога, как тогда, давным-давно, неторопливо вилась по безлесым полям, изредка сутулясь на невзрачных вятских пригорках.

А вот речка Шошма, кажется, обмелела… И когда Дымов наконец издали увидел то самое улово, где он, бывало, парнишкой удачливо таскал на удочку окуней, в груди у него заныло и кадык перехватило спазмой. Дымов сглотнул слюну и, унимая горькую дрожь сухих губ, глухо заметил:

— Захудала-то как… Гляди-ко ты… Мать, ты видишь, что сделалось?

— Захудала? Да она — Шошма-то, во все дни такая была!.. Помню, девками сарафаны приподнимем и пошли на другой берег.

— Так это разве здесь? Вы повыше, где брод, переходили… Нет, мать… все-таки захудала Шошма… — повторил он, жадно глядя в роздымь плесов.

— Заладил свое: захудала да захудала, а в голову того не возьмешь, что это после Амура так видится, — сказала, жена, мелко семеня за мужем и прикрывая худой ладонью выцветшие, белесые глаза.

Смолоду, после деревни, вся жизнь прошла у них на Амуре, а вот эту речушку своего детства видел Дымов лишь во снах, да и то все реже и реже: с годами забывалось, и еще — в последнее время стал круто стареть, приходил с работы слишком усталым, поэтому было не до снов. Добрую половину заводского стажа выработал он на клепке судовых корпусов — высоких, в пятиэтажный дом, и длиною в добрый стадион, — а когда на замену заклепкам сварка пришла, стал рубщиком по металлу. Переучиваться шибко не пришлось: принцип работы с пневмозубилом почти такой же, как и с пневматическим молотом. Оба инструмента схожи в деле и по своему громоподобному бою. Словом, был Дымов «глухарем», им и остался: так в заводских доках прозывали и клепальщиков и рубщиков. Он и в самом деле давно уже не слышал ни комариного писка, ни посвиста бекасов, когда выбирался с ружьишком на озера, но разговор — говорила жена или кто другой — понимал хорошо по движению губ, и многие не сразу замечали его глухоту.

Клепал он, клепал день за днем корпуса — не один, конечно: океанские суда в одиночку не поднять; рубщиком несколько лет проработал и — елки же палки! — не заметил, как черта пенсионная объявилась. Уходить с завода не хотелось. Начальство цеховое в положение вошло: с пониманием, значит, люди — оставили в доках, но, правда, не на стапелях, а в инструментальной кладовой. И вот теперь рабочие ему марки алюминиевые в окошко подают, а он им то кувалду, то ключ раздвижной, а то и пневмозубило вручает. И когда берет со стеллажа это самое пневмозубило, похожее на шахтерский отбойник, чтобы отдать через окошечко какому-нибудь молодому парню, вот тут-то сердце нет-нет да и ёкнет. А то удивление охватит: как это он раньше по целым сменам такую тяжесть в руках без устали держал?! И не просто держал, а врубался им, и не в уголек, а в упругую, толщиною в ладонь, сталь…