Читать «Горшок черного проса» онлайн - страница 113

Георгий Владимирович Лоншаков

Сказал такие обидные слова, потом ручищей своей — и подбирают же бугаев в инспекцию! — локоть его легонько притиснул и кивком головы пригласил отойти чуток в сторону: на пару ласковых, значит… Пошли они таким манером вдоль берега, по мокрому щебню, обкатанному прибоем до гладкости старых копеечек. Кто увидел бы издали, подумать бы мог: сродственнички или приятели — водой не разольешь… Да уж какие там приятели! Как скажет, скажет инспектор — то — словно бы занозу вгонит, то — кипятком обдаст, то — вроде обухом по темечку… Шикнет так — и шагает любезно дальше… Вот, говорит, жизнь какая, Фомкин, и вот какие дела… На воде гоняюсь за тобой по ночам иной раз до полного изнеможения, а днем на берегу — ты ведь мудёр: в лодке твоей ни сетки ни чешуинки нет, — так вот, я вынужден на берегу разъяснительной и просветительной работой заниматься, да еще чуть ли не под руку вашу милость брать, словно какого гражданина почетного… Вздохнул при этом, сильно сожалеючи: гуманные, мол, у нас, Фомкин, законы, ох какие гуманные!.. А иначе бы, говорит, я давно тебя за жабры взял. Так взял бы, чтоб ты навсегда разлюбил лапу свою браконьерскую в государственный водоем запускать. Надоел ты мне, честно говоря, хуже горькой редьки, Фомкин!.. Но раз уж случай представился, так и быть — еще одну профилактику проведу, а ты, Фомкин, слушай, смотри и мотай на ус. Хочу притом настоящего почетного гражданина тебе показать. Имеется, мол, как по заказу сегодня здесь такой. Смотри во-о-он туда — вдоль берега. Видишь, возле утеса «Крым» стоит. Оранжевый, видишь? Да-да, это где на корме старик с удочкой устроился. Вот это, я доложу тебе, Фомкин, гражданин!.. Обыкновенный с виду старикашка, да? Пенсионер, песок сыплется и все такое, да? Нет, Фомкин… Этот старикашка — не орешек грецкий. Это полный кавалер «Славы». Стало быть, всю войну на солдатских плечах вынес. Он, Фомкин, это уже потом, после Победы, из Германии на поездах по-людски возвратился, а прежде-то, до Берлина, аж от самой Волги — на брюхе полз. Сержант полковой разведки… чуешь, Фомкин? Всю войну ползком от Сталинграда — до Берлина! Да вдобавок еще с финкой в зубах. А сколько «языков» он на себе перетаскал через линии фронта, это ты уж у него как-нибудь сам спроси. Ты подойди к нему поближе. Белый весь… У тебя, Фомкин, тоже седина кое-где пробивается. Да и у меня… Так у тебя от чего? От переживаний, можно сказать, браконьерских: как бы рыбку съесть и опять же — на мель задом не сесть… Ну, а у меня — по причине вечной погони за тобой и за такими, как ты. А вот он, Фомкин, поседел и за меня, и за тебя, и за тех вон волосатиков, что у костра посиживают и на гитарах бренчат. И к тому же этот старикашка всю жизнь на заводе кузнецом отпахал. Вот для такого, Фомкин, и от правил отступить не слишком-то большой грех. Пожелай он разок-другой сам на кету сплавать, — позволил бы. На выговор пошел бы, но позволил бы. Только старик этот в жизни с сетями дела не имел. Это ты по части сеток дока великий, а он — удочкой все… Взял я сегодня у колхозных рыбаков на тони кетину, хорошую такую серебрянку, и привез ему для приятности. И гляди: старушка сейчас к лодке подошла. Наблюдает стоит. Видишь? Жена… А вот тебя, Фомкин, я, промежду прочим, сколько встречаю — ни разу с женой не видел… Как это понимать? Сколько лет ей, говоришь? Тридцать восемь? Тогда не темни, Фомкин, будто всем она у тебя довольна, не наводи тень на плетень! Никогда не поверю, чтобы бабе в таком возрасте одна только рыба и нужна была! Вот и получается, что вроде бы она и замужем, а вроде бы и нет, поскольку в рабочее время ты — на работе, а в свободное — днем и ночью один по Амуру на «Вальтер-Миноре» своем шастаешь… Эх, Фомкин, Фомкин… Думаешь, ежели Раздобаров до сих пор не прихватил тебя на месте, не закуканил, не прищучил, значит, ты самый счастливый человек? Ведь думаешь так?