Читать «Волшебный пояс Жанны д’Арк» онлайн - страница 49

Он вытащил из кармана жестянку с леденцами и, протянув Жанне, предложил:

— Хочешь? А то я курить бросаю…

— И как?

Илья тоже бросал, но не с леденцами, с пластырями. И с никотиновой жевательной резинкой. И еще с чем-то современным и прогрессивным, но не способным избавить от дурной привычки.

— Да… не очень, честно говоря. Курить все равно хочется. Но ничего, перетерпится.

Он подкинул жестянку на ладони.

Кирилл ненавидел приют.

Серые стены. Яркие картинки. Решетки на окнах. Гулкие коридоры с высокими потолками. Комнаты на четверых. Вечно холодные батареи и окна, из которых даже летом сквозило.

Он ненавидел усталых воспитательниц, учителей и особенно толстую одышливую бабу Нюру, которая стояла на раздаче. Ненавидел визгливый ее голос и темные усики над верхней губой. Ненавидел столовую и столы, застланные клеенкой. Металлическую посуду, которую мыли, но все одно не в состоянии были избавить от жирного лоска.

Сильнее всего он ненавидел таких же, как он, приютских детей.

И они платили тем же.

Для многих, не знавших жизни иной, Кирилл был чистеньким домашним мальчиком, рыхловатым, вяловатым, удобным для битья. Он огрызался, но сдачи дать не мог.

Получал.

Снова и снова, раз за разом, и ненависть его лишь росла, подкармливаемая злыми шутками, которые как-то незаметно перестали шутками быть.

Будь он слабее — сломался бы, но странным образом эта травля держала, не оставляла времени думать о том, что он, Кирилл, виноват…

Он учился отвечать. Око за око, зуб за зуб.

Дрался грязно.

Кусался. Царапался. Душил. И едва не задушил парня, который был на два года старше и на голову выше. Владик был из тех, детдомовских, которые верят единственно своей силе, он был нахрапист и зол, просто так, иррационально, но на весь мир. И злость свою охотно вымещал на тех, кто слабей.

Например, на Кирилле.

Травил месяц или два. А может, и три, привыкнув к тому, что новенький терпит, не спешит ни плакать, ни жаловаться. Кирилл не помнил, что именно спровоцировало Владика в тот раз и почему он, обычно терпевший пинки его молчаливо, равнодушно даже, вдруг вышел из себя. Он помнил только черную пелену ярости.

И очнулся уже, сидя верхом на Владике, вцепившись в толстую его шею.

Кирилл видел и искаженное страхом лицо.

И кровь, которая растекалась по щеке, падая капля за каплей. Нос кровил у него, у Кирилла. Разбили. И бровь. И руки. И синяков на нем обнаружилось множество, впрочем, на Владике не меньше. Когда Кирилла оттащили, Владик сел на пол и заскулил. Он плакал показушно, шмыгая носом, размазывая и сопли, и слезы по круглому лицу, которое сделалось вдруг неимоверно детским.

Замять происшествие не удалось, точнее, кто-то там, в детском доме, устал от Кирилловой нелюдимости. И его перевели.

Потом перевели снова.

И снова.

И Кирилл привык быть «на новенького».

Таиться. Ждать. Выискивать самый безопасный угол. Оценивать врагов… Друзей не было. Друзья остались в той его, прошлой жизни, которую сломала авария. Та жизнь чем дальше, тем более нереальной казалась.