Читать «Рассказы (сборник)» онлайн - страница 150
Александр Исаевич Солженицын
Кнорозов повернул голову – только голову, не плечи – на Грачикова и, уже отзванивая металлом, сказал:
– Я не понимаю. Ты – секретарь горкома. Мне ли тебе объяснять, как бороться за честь города? В нашем городе не бывало и нет ни одного НИИ. Не так легко было нашим людям добиться его. Пока министерство не раздумало – надо пользоваться случаем. Мы этим сразу переходим в другой класс городов – масштаба Горького, Свердловска.
Но Грачикова не только не убедили и не прибили его фразы, падающие, как стальные балки, а он почувствовал подступ одной из тех решающих минут жизни, когда ноги его сами врастали в землю, и он не мог отойти.
Оттого что сталкивались справедливость и несправедливость.
– Виктор Вавилович! – уже не сказал, а отчеканил он тоже, резче, чем бы хотел. – Мы – не бароны средневековые, чтобы подмалёвывать себе погуще герб. Честь нашего города в том, что эти ребята строили – и радовались, и мы обязаны их поддержать! А если здание отнять – у них на всю жизнь закоренится, что их обманули. Обманули раз – значит, могут и ещё раз!
– Обсуждать нам – нечего! – грохнула швеллерная балка побольше прежних. – Решение принято!
Оранжевая вспышка разорвалась в глазах Грачикова. Налились и побурели шея его и лицо.
– В конце концов что́ нам дороже? камни или люди? – выкрикнул Грачиков. – Что мы над камнями этими трясёмся?
Кнорозов поднялся во всю свою ражую фигуру.
– Де-ма-го-гия! – прогремел он над головой ослушника.
И такая была воля и сила в нём, что, кажется, протяни он длань – и отлетела бы у Грачикова голова.
Но уже говорить или молчать – не зависело от Грачикова. Он уже не мог иначе.
– Не в камнях, а в людях надо коммунизм строить, Виктор Вавилович!! – упоённо крикнул он. – Это – дольше и трудней! А в камнях мы если завтра даже всё достроим, так у нас ещё никакого коммунизма не будет!!
И замолчали оба.
И стояли не шевелясь.
Иван Капитонович заметил, что пальцам его больно. Это впился он в спинку кресла. Отпустил.
– Не дозрел ты до секретаря горкома, – тихо обронил Кнорозов. – Это мы проглядели.
– Ну и не буду, подумаешь! – уже с лёгкостью отозвался Грачиков, потому что главное он высказал. – Работу себе найду.
– Какую это? – насторожился Кнорозов.
– Черновую, какую! Полюбите нас чёрненькими! – говорил Грачиков в полный голос.
Кнорозов долгим полусвистом выпустил воздух через сжатые зубы.
Положил руку на трубку.
Взял её.
Сел.
– Саша. Соедини с Хабалыгиным.
Соединяли.
Здесь, в кабинете, – ни слова.
– Хабалыгин?.. Скажи, а что ты будешь делать с неприспособленным зданием?..
(Разве «будет делать» – Хабалыгин?..)
– …Как – небольшие? Очень большие… Сроки – это я понимаю… В общем, пока довольно с тебя над одним зданием голову ломать… Соседнего – не дам. Построишь ещё лучше.
Положил трубку.
– Ну, позови директора.
Грачиков пошёл звать, уже думая над новым: Хабалыгин переходит в НИИ?
Вошли с директором.
Фёдор Михеевич вытянулся и уставился в секретаря обкома. Он любил его. Он всегда им восхищался. Он радовался, когда попадал к нему на совещания и здесь мог зачерпнуть, зарядиться от всесобирающей воли и энергии Кнорозова. И потом, до следующего совещания, бодро хотелось выполнять то, что было поручено на предыдущем: повышать ли успеваемость, копать ли картошку, собирать металлолом. То и дорого было Фёдору Михеевичу в Кнорозове, что да так да, а нет так нет. Диалектика диалектикой, но, как и многие другие, Фёдор Михеевич любил однозначную определённость.