Читать «Записки купчинского гопника» онлайн - страница 69
Глеб Валерьевич Сташков
Пиво мы допили. Деньги закончились. А задор, знаете ли, не закончился. Задор, можно сказать, только начинался.
Мы с Лехой решили поехать к его другу Стиву Чернову.
Стив был американцем. Вернее – русским. Еще вернее – евреем. Из какой-то нулевой волны эмиграции – дореволюционной. Он худо-бедно говорил по-русски и очень любил водку Smirnoff. А мы тоже любили водку Smirnoff и говорили по-русски, хотя после водки Smirnoff не многим лучше Стива.
Леха гордился дружбой со Стивом. Во-первых, его распирало, что у него друг – американец. А во-вторых, Стив – еврей, и это позволяло Лехе чувствовать себя человеком толерантным, несмотря на то, что слова
Поехали, значит, к Стиву. Выходим из метро. Десять минут пешочком – и мы у цели. В просторной холостяцкой квартире, где в холодильнике стоит литровый Smirnoff, а на плите – спагетти с соусом Uncle Ben’s. Что еще нужно, чтобы спокойно завершить этот полный впечатлений день.
Пока я маленько замечтался, Леха сцепился с каким-то еврейским юношей.
– Какого, – говорит, – хрена ты тут ходишь?
– А почему я не могу здесь ходить?
– Прекрати, – говорю я Лехе. – Твой любимый Шульгин, между прочим, был против погромов. И против дела Бейлиса.
– Тут он погорячился, – оспорил Леха знаменитого думского депутата. – К тому же он был за черту оседлости.
Леха злобно уставился на еврейского юношу:
– А здесь тебе не черта оседлости.
– Шульгин, – говорю, – выступал за постепенную отмену черты оседлости.
– Вот именно, – сказал Леха и назидательно поднял вверх указательный палец. – За по-сте-пенную.
Юноша, конечно, ступил. Пока мы вели исторический диспут, мог бы и смыться от греха подальше. Но он почему-то стоял как вкопанный.
Леха продолжал допытываться, почему молодой человек, покинув черту оседлости, проживает в Петербурге без достаточных на то оснований.
Я отвернулся и вообще отошел в сторону. Поговорит Леха да успокоится. Драки явно не намечалось. Леха здоровый, по три раза в неделю ходит в качалку штангу тягать. А еврейский юноша – дрыщ. Соплей перешибешь. Такого ударить – позор один.
Вот и стою я, мечтаю. Вдруг кто-то кладет руку мне на плечо. Оборачиваюсь – мент.
А мерзкий еврейский юноша на меня указывает:
– Вот он.
– Ты чего, – говорю, – опух?
Смотрю по сторонам – Лехи нигде нет.
– Пройдемте со мной, – говорит мент.
– Не хочу, – отвечаю, – я с тобой идти.
И убегаю. Хорошо так побежал, легко. Правда, недалеко. Метра на три.
И получил ментовской дубинкой по физиономии. Упал. Мент меня поднял и ведет в козелок. Тут Леха появляется.
– Не ссы, – кричит, – я тебя не брошу.
И на прощанье ручкой машет.
А меня в козелок сажают. А Леха ручкой машет. Ну прямо мелодрама. Не плачь, мол, любимый, я тебя дождусь.
Привезли меня в отделение. Посадили в обезьянник. Потом отвели в кабинет.
А в кабинете сидит капитан.
– Присаживайтесь, – говорит.
– Спасибо, – говорю.
Капитан вещички перебирает, которые у меня из карманов вытащили. А вещичек-то – кот наплакал. Пачка сигарет, студенческий билет да мелочь.