Читать «Граф Обоянский, или Смоленск в 1812 году» онлайн - страница 150

Мирославцева встала и смотрела с изумлением на это зрелище; Влодин сел подле, какая-то демонская улыбка блеснула под искривившимися его усами; граф держал руку Софии, дрожавшей в смертельном испуге, и посадил ее, почти бесчувственную, на диван.

— Посмотрите, — сказал он ей, — как наказывает совесть. — С сими словами глаза его блеснули, седые волосы поднялись на челе, последняя капля крови исчезла с помертвевшего лица.

— Богуслав, — вскричал он так, что задрожали стены целого дома, — гнусный злодей, так ты узнал своего сообщника! — Эти звуки, как гальванический удар, пробудили несчастного из оцепенения; он встал, крупный пот выступил по лицу его.

— Граф, — воскликнул он, — вы не вправе так обращаться со мной… да, граф! Вы… вы могли меня найти дома. Здесь неприлично так говорить… здесь дамы… здесь люди посторонние… Нет, граф, вы не вправе…

— Нам ли с тобой разбирать права, — загремел Обоянский, — нам ли, которые попрали все права, самые священнейшие!.. Так ты узнал меня — спрашиваю я тебя?.. Не бойся: мне укорять тебя нельзя: я твой сообщник. Совесть, Богуслав, сия искра божества, в груди человека заключенная, она одна пусть укоряет тебя. Взгляни: может, за спиной твоей стоит смерть… Если ж ее нет еще, то все она близко… Где наши отцы, Богуслав! Могут ли еще они загладить зло, какое сделали, или хотя раскаяться в нем… Может быть, это им и не нужно, скажешь ты, кто знает: не химера ли загробная жизнь; может быть, наше животолюбивое воображение создало ее… Богуслав, эти догадки, исчадия новой философии, уже стары!.. Несмотря на насмешки, на пародии и карикатуры вольнодумства, мы явимся на обещанный нам загробный суд; мы не уничтожимся: чего содрогается натура наша, того быть не может!

Богуслав стоял на одном и том же месте; замешательство его возрастало по мере того, как говорил Обоянский. Влодин слушал с почтением восторженный разговор графа; Антип Аристархович поминутно вынимал из кармана своего красный ост-индский платок и обтирал слезы, часто ощупывая между тем оттопыренной боковой карман своего кафтана, как будто во мраке его сокрыто было драгоценнейшее сокровище, о котором скоро придется ему объяснять. Мирославцева, бледная, испуганная, не сводила глаз с Обоянского; София была вся умиление… Она сидела, опираясь на спинку дивана, крупные слезы катились невольно по ее лицу, сердце ее было так полно… оно чувствовало какое-то блаженство, слепое, безотчетное, но высочайшее блаженство.

— Богуслав, — продолжал Обоянский после нескольких секунд молчания, — я не имею никакой личной пользы в твоем раскаянии; может быть, бог, да, сам милосердный бог удостоивает говорить тебе языком моим, в последний раз в твоей жизни… Ты слышал — долг мой исполнен.