Читать «В лесах Урала» онлайн - страница 21

После ужина пели песни, плясали, расходились по домам за полночь.

Каждый хозяин хотел обмолотиться за сутки, — вставали рано, кончали поздно. Семен Потапыч ворчал: мужики бессовестные, растягивают день, как резину, не дают отдыха молотилке, а машина не в силах верещать круглые сутки — плавятся подшипники, нагревается донельзя барабан.

— Ничего, плата подходящая, — посмеивались мужики. — За такую цену и машине можно постараться: выдюжит!

Ныне Потапыч объявил, что дешевле пяти рублей в день молотилку напрокат не даст. Мужики потолковали и решили отказаться от машины:

— Цепы в каждом доме найдутся, обмолотим вручную.

Староста пошел на попятный.

— Ладно, — сказал он, — будь по-старому: трояк в день.

Мужики опять собрались на сходку, долго спорили. Никто не хотел брать машину и за трешницу. Жадность Потапыча всех возмутила.

— Поучить его, скопидома, — говорил дядя Нифонт. — Обойдемся без машины сей год. Пусть любуется на свою молотилку.

— Правильно! — поддержала Зинаида Сирота. — Разошелся, пузатый идол! Незнамо что дерет.

Семен Потапыч пытался уломать мужиков.

— Простите, соседи! — сконфуженно говорил он. — Сам понимаю — перехватил малость, помраченье нашло. Молотите, бог с вами.

— Не желаем! — дружно кричали мужики. — Не же-л а-ем!

Потапыч вытирал пот на щеках, кланялся.

— Охота цепами-то махать? Охота спину трудить? Месяц вручную молотить доведется. А машина как зверь: только давай снопы, только подсовывай! Разлюбезное ж дело! Себя пожалейте. Мне что ваши трешницы? Я без них сыт, обут, одет. Об вас печалуюсь, жен ваших оберегаю от труда непосильного. И веялку новую купил, за полтину в день сдаю. Берите, пожалуйста, не ерепеньтесь!

— Не желаем! — опять раздалось в ответ.

Мир был озлоблен на Потапыча. Уговоры не помогли.

Ночью дед разбудил меня топить овин. Подвезли на Буланке воз ржаных снопов из скирды, аккуратно, чтоб не мять колосьев, не осыпать зерно, посадили на колосники. Сбросили вязанку поленьев к теплине, спустились по лесенке в яму. Дед зажег фонарь, уложил дрова клеточкой в середине ямы, подсунул кусок бересты, чиркнул спичкой, береста ярко вспыхнула, сухие дрова загорелись ровным пламенем. Жар потянулся вверх, в пазы у стен, стал нагревать колосники.

Дед сидел на чурбаке, изредка поворачивал поленья ожогом. Я испек в золе картошку, и мы, обжигаясь, ели ее, посыпанную крупной солью. Подгорелые картофелины были на редкость вкусны. От сытости и тепла разморило, захотелось спать.

— Пойдем домой, — сказал я деду. — Дрова шибко горят, чего здесь торчать?

— Ишь ты, хозяин! — ответил дед. — Уйди попробуй! А искра порхнет на колосники, да сухие жерди вспыхнут, — тогда что? Овина лишимся! Тут гляди да гляди. Вон кадушка с водой, ведерко приготовлено. Ежели, грехово дело, я плесну, и нет ничего.

— Ладно, — я вытянулся на теплой земле и уснул.

Когда я проснулся, дрова начисто сгорели, переливались огнем крупные угли. Было жарко, как в бане. Сверху, из пазов, шел густой запах разогретой соломы и ржи.