Читать «Чужая кровь. Бурный финал вялотекущей национальной войны» онлайн - страница 10

В этом третьем квадрате и будет жить эту ночь Лета, лежа на жертвенном столе, льном застеленном.

А кругом жертвенного стола, немалой кровью политого, полотном укрытого, холсты белые с красной да черной вышивкой, в центре деревянный столб стоит, а вокруг него с четырех сторон лики вырезаны. Четыре лика вверху, с какой стороны ни зайдешь, все Велес на тебя смотрит. С одной стороны, с севера, – хмур он, воин. С запада – умен да мудр. С востока – хитер да лукав. С юга – лик царский, надменный.

А под ними – Мокошь. С севера – мать. С юга лицо дочери смотрит, с востока – жена. С запада – воин. Еще ниже – кони, еще ниже – птицы, а совсем внизу по солнцу вырезано с четырех сторон. С запада – колесо. С юга – цветок. С востока – квадрат, на четыре части деленный, с севера – ноги по кругу идут – Полярная звезда, которая недалеко на небе от Волоса-бога, что ковшом по небу разлегся.

Раздели бабы и девки Лету догола, стали собирать ее по ленточке да по ниточке. Волосы в одну косу заплели. Как на тот свет идти, так надо одну косу толстую, чтобы ею след заметать, чтобы зло за ней на тот свет не попало.

Ленты в косу, чтобы свои видели, ленты красные, как огонь, на котором ей гореть, и огню – жертва. На руки браслеты бронзовые, чтобы знать после, где руки были, когда сгорит Лета, а поверх тела рубаху, не такую, как в лес ходила, и не такую, в какой с мужем спала, а ту, просторную, как поле, как небо над головой и длиною до полу, и рукава до полу, зашитые, как у той рубахи, в которой дождь вызывала, которая вся в крестах, ромбах, птицах, да «грозой» вышита, что белым-бела, выстирана, да чиста, редко она бывает нужна, хотя в каждом храме такая есть… Девки кругом плачут, бабы плачут, песни поют: «Ты прости нас, матушка, ты прости нас, Летушка»… – и в слезы.

А она смеется: «Да я там счастлива буду, если бы не Медведко, да Волос мой, я бы с одной радостью…»

А бабы опять: «Ты прости нас, матушка, ты прости нас, Летушка…» и хоровод идет, да не посолонь, а все против солнца плывет…

Глава о прощании

Емели и Волоса с Летой

А вот уже и вечер на Москву-реку опускается, уже и звезды зажглись, и луна в свете прибавила. Первым Емеля к Лете в храм зашел. Встал на одно колено. Она ему только голову взлохматила тихо так, ласково, и слезинка одна на темя Емели упала. Потом Волос вошел, встал на одно колено, его тоже только погладила по голове и тоже слезинкой омыла.

Вот и все.

Она уже по ту сторону здешней жизни. В эту ночь у нее одиннадцать мужей будет. От каждого дома по мужу. Обычай этот никто нарушить не может.

Нет обычая – нет и народа, нет обычая – нет и дома. На шаг отступи – и конец народу, и конец дому, как кирпичи без цемента развалятся, как ни хороши они сами по себе, и никакой храм и никакой дом стоять не будут. И никакая стена удар достойно не встретит, да что стена – столб для ворот – не свяжи его цементом – от ветра на землю ляжет. Помнил этот завет Емеля, когда свой город строил, он не город строил, он завет лепил из надежды и страха за землю свою.

Как вчера Волос в последний раз любил Лету. То ли она плакала, то ли стонала, то ли он пел, то ли ворожил. Сколько темных, да колдовских, да тайных, только их – слов – было выдохнуто. Вся спина у Волоса в кровь, только-только засохла. Засмейся – болит, наклонись – болит. Не скоро эти рубцы заживут, во всяком случае до смертного часа Волоса добела не сойдут. Как будто, падая, зацепилась Лета за скалу, прежде чем упасть в смерть. А скала эта – спина Волосова. Все ногти обломала Лета об него. И спасибо Лете за боль, дома лежит, стонет, на спину лечь не может, и не все время о том, что завтра Лета дымом в небо уйдет, думает. Спина горит.