Читать «Иголка любви» онлайн - страница 9
Нина Николаевна Садур
Детское лицо ее охвачено скорбными тенями пережитого страдания. Простенькое миловидное личико с раздражающе детскими губами. Прямые невыразительные славянские глазки. И цвет лица детский, молочный, если б не эти тени. Капельница в изголовье. Зачем она так рано взвалила на себя бремя скорби? Так рано, а жить еще так долго! И вот он, сопротивляясь неприятному взгляду, подошел, сел на край кровати. Проверил пульс, живот. Живот был округлый, чуть выпуклый, как у настоящей женщины. Этот живот уже знал, что он живот. И для чего.
— Ну, как дела? — спросил он в нос. И при этом слегка прикрыл глаза и откинул голову, словно так лучше мог разглядеть ее.
Она вообще не ответила, инстинктивно высвободила свою руку из его и спряталась под одеяло до самых глаз. «О господи, детский сад».
— Что? Что? — сказал он. — В чем дело?
Небольшие светлые глаза ее стали расширяться, в них забился ужас, самый настоящий ужас. «Она боится, — понял он. — Она боится, что ей придется за все отвечать». И он отвернулся от нее, посидел, слегка раскачиваясь, и лицо его сжалось в гримасу жалости, той, привычной, не иссякающей в нем жалости, которой он жалел все, что оставалось тут у него в живых. «Ну что же ты, деточка, — думал он смутно, — не доверяешь мне больше. Как мало ты еще знаешь, как мало любишь себя».
— Ты вот что, — сказал он. — Ты не дури, поняла? Все будет нормально. Ты всякую дрянь из головы выкинь. Поняла?
Ее светлые брови сдвинулись на переносице, она с трудом вникала в его слова, вид у нее сделался туповатый и озадаченный. Она ждала не этого и не верила.
— Ну? — сказал он. — Ты намерена отвечать хотя бы из приличия?
— Намерена, — отозвалась она, не сразу, правда, но отозвалась, и сделалось чуть спокойнее.
— Ничего тебе за это не будет, — сказал он, понизив голос. — Тебя тут вылечат и выкинут домой. Поняла?
— Поняла, — сказала она с явным облегчением и стала смотреть на него с любопытством и даже симпатией.
Он перешел к Антоновой, спросил, был ли терапевт. Терапевт был. Он не знал, выйдет ли Антонова из больницы. У нее было очень плохое сердце.
После обхода он завтракал с Аллочкой, процедурной медсестрой и Сержиком. Сержик был взволнован борьбой с санитаркой Клавой. У Клавы произошел трехдневный запой, и Сержик, как зав. отделением, обязан был поставить ей на вид. Сержик отважно наскакивал на Клаву и старался не кричать. «Клава, — почти не кричал он, — сколько раз тебе я говорил, будьте вы добросовестней, никто вас держать не будет! Я тебе говорил?» Клава хрипло отлаивалась, и Сержик, потрясая вздыбленной бородой, умолял, пугал и снова умолял Клаву не пить вина. За чаем у Сержика дрожали руки. Что-то он, этот спокойный Сержик, так легко выходил из себя в последние дни. Марек заметил это как-то отчужденно, он был сосредоточен на Аллочкином молчании. В молчании ощущалась угроза, надвигалась буря. Свежие, яркие Аллочкины щеки горели, какая она все-таки хорошенькая. Она ломала пастилку злыми пальчиками и смотрела в чашку, с безмерным удивлением смотрела в чашку, словно в чашке уместилась вся ее жизнь и оказалось, какая получилась маленькая жизнь.