Читать «Чудесные знаки» онлайн - страница 195

— Я не помешала вам?

— Ах, нет! — женщина последний раз с легким сожалением глянула в голубоватый разлом свежести и захлопнула его, сжав пуховыми варежками и поднеся к лицу, как индус. И в книге наступила ночь.

Женщина прислонилась лбом к погасшей книге, и они так постояли в полной тишине. В полном свете.

Ирина Ивановна, испугавшись было экзальтированности этой читающей, вдруг заметила, что, внимательно все обсмотрев, сама-то осталась несколько в стороне, с краю этой светлой незакрытой задумчивости и среди снега и солнца (абсолютного торжества света), она умудрилась остаться немного в тени, и теперь она опять не участница, а опять наблюдательница, и на лицо ее падает тень, и саму ее нигде никому не видно. Ирина Ивановна, поскрипывая снегом, приблизилась и кашлянула. Молодая мать улыбнулась в сжатую книжку и, не роняя улыбки, глянула на подошедшую из-за варежки. Глаз был серый, веселый.

— Я люблю этот вяз. Я теперь здесь гуляю каждый день, — сказала она.

Ирина Ивановна не стала спорить, что не вяз, а тополь, побоялась, как бы спор не перешёл в свару, вплоть до драки и царапанья щек, но говорить расхотелось, и сама она спросила про ребеночка.

— Моей Ане три месяца, — прошептала женщина, задрожав.

Это еще слишком мало для мира. И это необязательное начало. И это то, с чего начинается все. Хотелось с холодным любопытством нависнуть над младенцем (а тот бы смутно подумал про свою синеву: туча наплыла), но еще сильнее, просто до боли хотелось быть в свете — стоять и дышать, и все.

— Я мать-одиночка, — продолжала та женщина, — мне помогают подруги и окружающие.

— А что за книга? — полюбопытствовала Ирина Ивановна.

— Анастасия, — промолвила женщина, — это свет. В ней свет. Анастасия. Знаете, смерти нет.

Она была растеряна, ошеломлена, она даже не боролась ни за себя, ни за дочь. Была абсолютно одна, на нее падал и падал снег-свет, ей было много, понять устройство жизни ей было невозможно, и она сделала самое лучшее — не стала ни с чем бороться, особо заботиться о жизни, стала вслушиваться в дальний, пока еще тихий голос, щека к щеке со своей новорожденной Аней. Неважно, какие она читала книги, — все, что она уже знала, она твердо в них находила. Она была тверда, неколебима, сбить, уничтожить, высмеять ее было невозможно. Она могла стать грозной и изжечь всякую нечисть. Тихая, с неопределенно миловидным личиком, была немножко жалкая.

— Мне все приносят. Я теперь безработная. Работала в Гнесинке. Подруги мои все приносят. Бог дал дите, Бог даст и на дите. Подруга приедет с таким вот мужем-шкафом, столько всего принесет, нанянчится с Анечкой, мы Анечку уложим и щека к щеке выглядываем из окна — как он там внизу мается у машины, шкаф такой! Знаете, я вон в том доме живу, на Калининском, на пятнадцатом этаже. Весь Калининский на заре прямо летит в солнце! Я ведь очень высоко. Эти наши дома на Калининском, ну вы знаете… О, тогда, в годы застоя, ругали Калининский, что он портит вид. Знаете, над ним всегда такое небо тревожное. Ну вот, переименовали его в Новый Арбат, а он все равно Калининский. О, конечно, конечно, это место отмечено недоброй печатью, и мы живем в этих домах кто как может. О да, кто как может.