Читать «Нарушенный завет» онлайн - страница 132

Если б Усимацу знал об этом наперёд, он давно бы признался ему, что он тоже «синхэймин». И, может быть, тогда его чувства достигли бы сердца учителя…

Запоздалое раскаяние бессмысленно. Усимацу то охватывало чувство горького стыда, то он впадал в отчаяние. Рэнтаро, всего несколько часов назад вышедший из гостиницы, беседуя с адвокатом, теперь возвращается на носилках мёртвый! «Несомненно… жене в Токио…» — Усимацу взял это на себя и отправился на почту дать телеграмму. Стояла глубокая ночь. На улицах не было ни души. Дать телеграмму надо непременно. Если на почте спят, он постучит, разбудит. А каково жене получить такую телеграмму! В каких же выражениях следует сообщить о случившемся?

Усимацу вышел на тёмный пустынный перекрёсток. Откуда-то издалека доносился лай собак. Усимацу уже не мог совладать с собой. Слёзы безутешного горя хлынули из его глаз. И он дал им волю.

Слёзы облегчили застывшую душу Усимацу. Отправив телеграмму, он поспешил обратно в гостиницу. Всю дорогу его не покидала мысль о силе духа Рэнтаро. Невольно он сравнивал его с собой. Да, учитель был настоящим мужчиной. Хотя он открыто заявил о своём происхождении, люди относились к нему с уважением, никто его не отвергал. «Я не стыжусь того, что я «этa»» — какая прекрасная мысль! Разве его собственная нынешняя жизнь может идти в сравнение с жизнью Рэнтаро…

Только теперь Усимацу всё понял. Стараясь скрыть своё происхождение, он поставил себя в ложное положение. В сущности, до сих пор его жизнь была фальшью. Он сам себя обманывал. О чём думать, о чём тревожиться? Разве не лучше мужественно заявить: «Я — «этa»!» Вот чему учила Усимацу смерть Рэнтаро.

Когда он с красным, распухшим от слёз лицом вернулся в гостиницу, в задней комнате было много народа. Тело Рэнтаро, прикрытое дорожным коричневым одеялом, лежало в нише, головой к северу, лицо было накрыто белым платком. Хозяин гостиницы позаботился о том, чтобы, по обычаю, перед телом усопшего поставили низенький столик с новыми глиняными сосудами. Грустно было смотреть, как среди ночи в воздухе, наполненном дымом курений, трепещет пламя свечей.

Вернулся адвокат из полицейского участка и стал рассказывать Усимацу о Рэнтаро. С тех пор, как Усимацу расстался с ним на вокзале в Уэде, Рэнтаро побывал в Коморо, Ивамураде, Сиге, Нодзаве, Усуде и других местах и всюду подробнейшим образом изучал жизнь местного общества; потом он отправился в Нагано. До приезда в Иияму он чувствовал себя превосходно.

— Для меня тоже это было полной неожиданностью, — сказал адвокат и, словно припоминая, продолжал: — Когда мы шли с ним в Хофукудзи, я и предположить не мог, что он решится на такую вещь. Перед всяким его выступлением у нас обычно заходил разговор о содержании его речи; бывало, он мне даже за едой рассказывал: собираюсь, мол, говорить так-то, сказать то-то. А сегодня такого разговора не было. — Он вздохнул. — Да, плохой я друг. Вы, да и всякий другой человек обо мне так подумает. Пусть думают, ничего не поделаешь. Я действительно плохой друг. Если бы только я, вопреки всему, что говорил Иноко-кун, отправил его вместе с женой в Токио, этого не случилось бы. Как ты знаешь, Иноко-кун был слаб здоровьем, поэтому, когда он вызвался поехать со мной в Синано, я его удерживал всеми силами. Но Иноко-кун заявил: «Я еду по своим собственным соображениям, так что, пожалуйста, меня не удерживай. Пусть думают, что я еду ради тебя, пусть думают, что ты помогаешь мне, но, как бы там ни было, ты работаешь сам по себе, а я работаю сам по себе». Ну, думаю, раз так, при его настойчивости насильно его не удержишь, — не хотелось пренебречь его искренним расположением. Вот так мы и отправились — вдвоём. А как я теперь взгляну в глаза его жене? «Не беспокойтесь! Иноко-кун на моём попечении» — и всё такое… Как же мне теперь быть?