В блокадных днях Мы так и не узнали: Меж юностью и детством Где черта? Нам в сорок третьем Выдали медали, И только в сорок пятом — Паспорта. И в этом нет беды... Но взрослым людям, Уже прожившим многие года, Вдруг страшно оттого, Что мы не будем Ни старше, ни взрослее, Чем тогда...
* * *
Опять война, Опять блокада... А может, нам о них забыть? Я слышу иногда: «Не надо, Не надо раны бередить». Ведь это правда, что устали Мы от рассказов о войне И о блокаде пролистали Стихов достаточно вполне. И может показаться: Правы И убедительны слова. Но даже если это правда, Такая правда — Не права! Чтоб снова На земной планете Не повторилось той зимы, Нам нужно, Чтобы наши дети Об этом помнили, Как мы! Я не напрасно беспокоюсь, Чтоб не забылась та война: Ведь эта память — наша совесть. Она, Как сила, нам нужна...
Татьяна Галушко
* * *
В сорок третьем году в Душанбе Мама тихо сказала: «Тебе Здесь придется освоиться, Татка, Эти горы надежно стоят. Я спасла тебя. Мы в Ленинград Никогда не вернемся обратно. Так тепло, так приветливо тут; Это толстое дерево — тут, А с пятнистой корою — платаны. У тебя загорела спина. Скоро ты оживешь. Но сперва На жаре не снимай сарафана». Время ждет, чтоб увидели вы, Как я за руку маму держала И лицо ее в бликах листвы Колебалось, смущалось, дрожало. Я глядела на смуглые лбы Непоспешной, красивой толпы. На нее я глядеть не могла: Жалость горло свела. Я и в эту минуту, сейчас, Нажимая пером на бумагу — Горлом сдавленным, — маминых глаз Виноватую помню отвагу. Я не крикнула ей: «Не реви! Я тебя никогда не покину...» Мне мешала ангина любви, Ностальгии ангина. Если в летнем сквозном кинозале, На отвесном куске полотна, Заслоненный людьми и слезами Город тот выплывал из темна, Я лишалась дыханья и тела: Выраставшего сердца звезда, Добела разгораясь, летела, Устремлялась к нему навсегда... Мама тихо сказала: «Ну вот, Мы и дома. У самых ворот Помнишь, та разорвалась фугаска, И тебя откопал морячок. Ну, не буду. Не буду. Молчок. Ты довольна, моя черноглазка?»
