Читать «Пристрастие к некрасивым женщинам» онлайн - страница 21

Дочка торговца не могла встречаться долго и открыто с парнем, у которого лицо сироты. Именно эти слова я услышал от Брижит, слово «сирота» дало ей возможность не произносить слово «безотцовщина», что в то время было еще оскорбительнее для жителей городка, окруженного отсталыми деревушками. Слово «сирота» напоминало мне батраков на фермах, нанимавшихся на работу по большей части после детских домов, что казались мне загадочными монастырями, куда пропащие девицы приходили освобождаться от бремени беременности. А лица у этих сирот были похожи на дикие орехи, почти все уродливые, болезненные, одинокие. Даже когда они становились, как маленький Рене Нифль в Сьоме, приемными детьми в семьях, их эксплуатировали и никогда не отдавали своих дочерей за них замуж, даже если те были недоразвитыми и не могли надеяться найти мужа.

Так оно и было, я был ничем. И помимо этой незначительности, мое уродство было особенно очевидным. Моя гнусная рожа обрекала меня на одиночество незаконнорожденного ребенка, почти отвергнутого, даже несмотря на то, что мать вторично вышла замуж за кассира с почты в Меймаке, городке, находившемся на полпути между Сьомом и Юсселем, а сестра работала преподавателем в лицее. Я ничего из себя не представлял по сравнению с этими зажиточными торгашами, пользовавшимися в Юсселе уважением.

Я жил своим уродством, ставшим знаменем моего положения сына из неблагополучной семьи, а следовательно, недостойного для дружбы. Провинция все еще предпочитала ценить внешний облик больше сущности человека, как говорила мне сестра, которая и сама от этого страдала не меньше и мечтала переехать из Юсселя в большой город.

VII

Я был не просто уродлив: я был слишком уродлив, и это определение объясняло мое положение и что меня ждет в будущем. Мне нужно было найти решение, которое не могли подсказать ни книги, ни люди. Сказать мне, что я слишком некрасив, для четы Нэгр, родителей Брижит, было чем-то вроде возможности окунуть лицо дочери в живую воду и преобразить ее. Это помогло бы ей соответствовать социальному положению и вернуть гордость за свое имя: мы жили в то время, когда Брижит Бардо была живой эротической легендой. Именно в честь актрисы родители и дали дочери это имя, а, возможно, еще для того, чтобы забыть свою фамилию Нэгр, означавшую «черный», как и фамилия Ленуар. Они считали свою фамилию отвратительной из-за этих чернокожих, которых становилось во Франции все больше и больше, поэтому говорили, что мир перевернулся. Родители Брижит надеялись, что когда-нибудь настанет день, и какой-нибудь хорошо сложенный парень возьмет их дочь замуж и даст ей другую фамилию, а с ней и другое лицо. Действительно, фамилия и внешний облик связаны между собой, словно кожа и кровь. Носить фамилию Питр, Лов, Нифль или Зирфиль считалось несчастьем. Я знавал одну нормандку, Женевьев Леиде{ В переводе с французского означает «отвратительный». – Прим. пер.}, она, будучи красивой, казалось, делала все, чтобы иронично соответствовать своей фамилии, которой гордилась и которую ненавидела, но это делало ее еще более красивой. Банальность моей фамилии не спасала меня: будь у меня более звучная фамилия, я, возможно, преобразился бы. Именно поэтому я радовался, что не взял девичью фамилию матери Шамсекс. Если в Лимузене вместо окончания «секс» произносили «сэ» (Шамсэ), то в других регионах приходилось бы постоянно поправлять людей, которые выговаривали бы слово «секс» как по незнанию, так и из удовольствия добавить к моему уродству смешной и вызывающий «секс». Что же касается изгнания из дома семейства Нэгр, то я нахожу это вполне естественным, и не только естественным, но и совершенно справедливым, при таком несчастье, как отсутствие красоты. Я находил утешение в мысли, что отвратительным было только мое лицо, а не тело и ум (если я могу так выразиться, не боясь показаться самонадеянным). И не то, что женщины (только они вместе с некоторыми очаровательно анахроничными христианами) продолжают называть душой.