Читать «ОГПУ против РОВС. Тайная война в Париже. 1924-1939 гг.» онлайн - страница 203
Армен Сумбатович Гаспарян
Исходя из изложенного, прошу:
В случае появления указанных выше обращений незамедлительно донести мне о том впечатлении, которое они произведут на чинов Русского Обще-Воинского Союза.
Всех чинов Союза, признавших Великого Князя Кирилла Владимировича — ИМПЕРАТОРОМ, немедленно исключать из РОВС властью соответствующих начальников.
В случае признания Высшим Монархическим Советом Великого Князя Кирилла Владимировича — ИМПЕРАТОРОМ предложить всем чинам Союза, кои по данным им особым разрешениям остаются в Союзе, принимали участие и в работе Монархической Партии, немедленно уйти из последней. При отказе — исключать их из Союза на общем основании, как перешедших в «политическую организацию».
Отрывок из воспоминаний капитана Ларионова
«Боевая вылазка в СССР» о взрыве ленинградского Центрального партклуба в июне 1927 года
Было восемь часов и три четверти. Белый вечер, сырой и теплый, висел над «Ленинградом». Звонки трамваев, шаркание человеческих гусениц по панелям, стук собственного сердца — частый и тревожный — вот все, что воспринимало сознание. И еще одно воспринимало ясно и четко, что у подъезда Партклуба стоит милиционер, что ворота в проходной двор в соседнем доме заперты на солидный висячий замок, и остается единственный путь бегства — на Кирпичный переулок.
Прошли перед «мильтоном». Он скосил на нас глаза и отвернулся. Выглянули на него из-за угла Кирпичного. О счастье! «Мильтон» неторопливым шагом побрел к Гороховой. Путь, значит — свободен!
Тяжелая почти до потолка дубовая дверь. Как сейчас помню медную граненую ручку. Кругом роскошь дворца. Нет ни страха, ни отчаяния, ни замирания сердца. Впечатление такое, точно я на обыкновенной, спокойной, неторопливой работе.
Дверь распахнута. Я одну-две секунды стою на пороге и осматриваю зал. Десятка три голов на звук отворяемой двери повернулись в мою сторону. Бородка тов. Ширвиндта а-ля Троцкий склонилась над бумагами. Столик президиума посреди комнаты. Вдоль стен — ряды лиц, слившихся в одно чудовище со многими глазами. На стене «Ильич» и прочие «великие», шкафы с книгами.
Я говорю моим друзьям одно слово: «можно» — и сжимаю тонкостенный баллон в руке.
Распахиваю двери для отступления. Сергей размахивается и отскакивает за угол. Я отскакиваю вслед за ним. Бомба пропищала и замолчала.
Еще секунда тишины, и вдруг страшный нечеловеческий крик: «А а а а Бомба…»
Я, как автомат, кинул баллон и побежал вниз по лестнице. На площадке мне ударило по ушам, по спине, по затылку звоном тысячи разбитых одним ударом стекол: это Дима метнул свою гранату.
Сбегаю по лестнице.
По всему дому несутся дикие крики, шуршание бегущих ног и писк, такой писк — как если бы тысячи крыс и мышей попали под гигантский пресс.
Я ерошу волосы на голове — для выскакивания на улицу в качестве пострадавшего коммуниста, кепка смята и положена в карман, пальто, плащ бросаю в клубе. Секунда… вторая… третья…
Звон разбитого стекла… и струйки зеленого дымка поднимаются выше и выше — это смерть.