Читать «Днепр могучий» онлайн - страница 133
Иван Владимирович Сотников
Таня тоже вынула плитку, которую, прощаясь, сунул ей в карман шинели Всеволод. Облатки одинаковые.
— Тебе кто принес? — спросила Таня.
— Да есть один такой парнишка — Всеволод Покровский.
— Ах он негодник, ах тихоня! И мне ни слова. А еще брат называется.
— Разве это твой брат? Ах двоюродный! Но он тут ни при чем. Это Пашин попросил занести. Сам не мог — занят. Так что за братишку своего можешь не беспокоиться.
Девушки расхохотались. Лед был сломан. Оля раскраснелась и похорошела еще больше. Тане нравится ее Пашин? Правда, хорош он? А правда, его нельзя не любить? Признаться, она никого так не любила, как Пашина. Вообще никого не любила. Все, что было, — баловство, блажь, детские проказы. Пашин — другое. Пашин — это серьезно. Пашин — это насовсем. Понимаешь?
Оля продолжала тараторить.
А кто дорог Тане? Самохин? Он пишет? Вернется сюда?
Таня растерялась. Лучше не говорить об этом. Она и сама еще не разберется в своих чувствах.
Девушки надолго замолчали. Потом снова разговорились. Таня поделилась своей тревогой о родителях. Оля сидела задумчивая, притихшая. Ей вот и тревожиться не за кого. Мать умерла, а отца, коммуниста, организатора колхоза, убили кулаки в тридцатом году. Оля воспитывалась в детском доме.
— Ты вот надеешься, ждешь встречи, — тихо сказала Оля. — А я даже не знаю, пришлось ли мне когда-нибудь произнести это слово — «мама».
У Тани к горлу подкатил горячий комок. Она обняла Олю и, притянув ее к себе, поцеловала.
СИЛА МУЖЕСТВА
1
Сеет и сеет мелкий холодный дождь. И не дождь даже, а сырая промозглая мгла, мельчайшими каплями оседающая на землю. Хуже нет такой погоды, особенно на марше. Набухают шинели, сырость проникает за ворот, из грязи не вытащишь ноги. И старые раны ноют. И на душе пасмурно.
Полковая колонна тащилась вязким украинским шляхом. Вязли повозки, буксовали машины. У небольшого хутора Щербинин спешился, чтобы хоть немного поразмять ноги и поглядеть на колонну. Жаров также соскочил на землю и, бросив повод ординарцу, пошел рядом со Щербининым.
Быстро вечерело, и непроглядная тьма становилась все гуще и гуще. Колонна сильно растянулась. Из конца в конец неслись щелканье бичей и окрики — то раздраженные, то ободряющие.
— Но, милая, но!.. — словно упрашивал кто-то обессилевшую лошадь.
— А ну, возьмем!.. — азартно слышалось рядом.
— Взяли, еще раз взяли! — подбадривал властный тенорок.
— Но же, но, проклятая! — хрипел кто-то в темноте.
— Смелей, смелей впрягайся, хлопцы! — звенел совсем молодой голос.
— Я зараз.
— Эх, растяпа!.. Говорил же, подкладывай разом, нет же, замешкался, — поддерживая плечом повозку, ворчал пожилой солдат. Он обрушился на молодого, опоздавшего подложить под колесо камень, чтобы остановить повозку, скользящую назад, под гору.
Совершенно мокрые, по шею забрызганные грязью и безмерно уставшие солдаты вытягивают на руках орудие за орудием, повозку за повозкой. Часто они совсем разгружают их и несут ящики со снарядами на плечах, потом снова укладывают их в повозки, вытянутые на гору. Если такой путь труден всегда, как же изнурителен он после многосуточных боев, когда далеко не каждый спал по часу, по два в сутки.