Читать «Берлога солнца (сборник)» онлайн - страница 33

– На что?

– Конечно, не на шоколадку, – на две бутылки водки.

– А почему на две?

– Чтобы вторую сразу вместе выпить, а первую заначить.

– Ладно, – согласился он, и… я выиграл.

Люди срывали с дверных косяков ненавистную клейкую ленту, распахивали настежь окна, мыли полы в комнатах-убежищах тряпками-заринками, сливали страх грязной водой. Вот война и позади. Несколько задохнувшихся в противогазах, двое передозированных антидотом. Зато… родильные отделения через девять месяцев ломились от рожениц. Акушерки не покидали рабочих мест, они не успевали вынимать. Вот чем надо было заниматься в герметично задраенном помещении с намоченной тряпкой под дверью. Я опять вспомнил о зале прилёта, об уставшей женщине с нееврейской фамилией. Любовь противостоит смерти. В застрессованной популяции индуцируется стремление к размножению, биосистема компенсирует грядущее уменьшение числа особей. Я асоциален, во мне не включился компенсационный механизм. И в нём тоже, в Лёне. И хорошо, что не включился… в нём.

Лошадь уже почти просочилась в зеркало, иврит ритмом проникал в сознание, меняя изнутри. Ещё немного осталось, совсем немного. Год позади, позади Бней-Брак со снующими посыльными… «Давай на посошок, из заначенной». Лёня грустен – притерпелся, видно. А мне не грустно, мне не жаль покидать этот город. Нет ни злобы, ни раздражения, просто… не моё.

Северный Тель-Авив, университет, работа по 16 часов – охота пуще неволи. Страны, языки, мелькание аэропортов. По десять-пятнадцать полётов в год, закрутило. Сан-Франциско, рейс Люфтганзой до Франкфурта. Оттуда уже в Тель-Авив. В самолёте прохладно, пахнет клубничным освежителем воздуха. Сосед, худой человек лет семидесяти, читает газету на немецком. Что-то говорит мне.

– Извините, я не говорю по-немецки.

Он переходит на английский:

– Меня огорчает, что немцы в Америке теряют принадлежность к своей нации.

– Извините, я не немец.

– Поверьте, уж кто-кто, а я могу отличить немца от шотландца.

– От шотландца – возможно, но не от еврея.

Гримаса раздражения на пожилом лице, поджатые ноги, острые коленки. Самолёт взлетает. Объявления пилота, суета стюардесс. «Мне, пожалуйста, водку и сок томатный, но без льда. Нет, не смешивайте, я не люблю Кровавых Мэри». Он пьёт красное вино. «За тотальную ликвидацию национальных и половых различий. За слияние планетарного разума!» – кричу я немцу в лицо и поднимаю вверх стопарь с водкой. Он проваливается без парашюта, вжимает голову в плечи. Я опрокидываю и закрываю глаза. Самолёт трясёт на воздушных ухабах, как телегу.

Перед зеркалом подкова с торчащими вверх гвоздями. А где лошадь, где же она?.. Я уже не могу без неё, я привык прорываться, я хочу с болью….

Иерусалимский ослик

Он каждое утро выводит к иерусалимским воротам белого ухоженного ослика. Старик с длинной седой бородой, в белой накидке. Ему лет сто, а может, и больше: время замирает в ждущих. Каждое утро серебряным гребнем, смоченным в оливковом масле, он расчёсывает ослика, вплетает в гриву ленточки с цветными бусинками. Ослик сияет на солнце. Старик держит в руках золотую уздечку и уставшими от ожидания глазами всматривается в лица проходящих.