Читать «Неизвестный Олег Даль. Между жизнью и смертью» онлайн - страница 24
Александр Геннадьевич Иванов
Олег Даль… Главное ощущение от него — свободы. Свободы. Раскованности. Той самой внутренней, драгоценнейшей свободы, которая была отброшена напрочь нашим обществом, интеллигенцией, которая вытравлялась в течение десятков и десятков лет. Из нашего общества и нашей системы. Это в крови… было в нём заложено. У нас, когда с этим встречаешься, то это, в общем, поражает. Это — запоминающееся.
Вот насчёт чувства свободы. Приезжал к нам такой сценарист — Шарль Спаак. Он — автор половины картин французского авангарда. Все крупнейшие режиссёры французского авангарда работали с ним, по его сценариям поставлены самые знаменитые картины тех лет. Мы общались где-то в ограниченном кругу. Этот Шарль Спаак из богатой семьи.
Мы спросили его, не брат ли он того Спаака из Объединённых Наций — бельгийского министра. Он ответил: «Нет, это тот Спаак —
Вот что-то от этого было в мальчике-Дале. Сызмальства. Какое-то ощущение свободы. Вот, сейчас я здесь, а сейчас — уже не так, ребята, ну и до свиданьица… И не надо.
Быть самим собой. Живым и только. Живым и только — до конца. Ведь это тоже от творчества. Что-то человек в себе бережёт. Какой-то огонёк. Лампадку. И он несёт, чтобы не расплескать. Оно дорогого стоит. Это очень важно. Вот это и есть поэт. Не обязательно сочинитель, но ходит с ободранной кожей.
Это ужасно, что он так нерасчётливо рано умер. У Зощенко в книге «Возвращённая молодость» есть об этом — почему поэты рано умирают. Потому что срабатывают, прогорают жизненные ресурсы. И они ищут пули Мартынова или Дантеса, или от чахотки… или ещё чего-нибудь. Он — молодой поэт, по нашим временам. До сорока лет не дотянул. Конечно, он был рассчитан ещё на тридцать лет вполне молодой, бурной деятельности. Активнейшей. Писал бы и сочинял, и ставил, и играл… Он был бы очень нужен и необходим в нашем «хозяйстве».
Олег был очень обыкновенный. Чрезвычайно. Прелесть его была в том, что он был абсолютно обыкновеннейший. Чуть-чуть более резкий и колючий, чем наиобыкновеннейший. Вот в чём прелесть.
Ничего от артиста. Ничего. Ни внешне, ни в одежде. Есть такие — идёт: да, я — артист. Вот выйти в театре, сыграв рольку. Потом пройтись — автографы, самодовольство.
Может, раньше они были все такие — бритые, чистые, хорошо одетые, холёные… Вот просто ничего от этого. Ничего. Наоборот, такая… «шпана». И вместе с тем у меня было какое-то ощущение нежности, как к сыну, тем более что я сочинил эту роль. Я это написал, я это придумал, я это ставлю. Я его «вывожу за дрожащую руку» на площадку. У меня к нему нежность двойная, тройная.