Читать «Шоншетта» онлайн - страница 17

– О, я, знаете ли, поговорила с ним. Я сказала ему одну вещь, которую давно знала, да все не смела сказать ему.

Больше она ничего не сказала Шоншетте, но девочка, привыкшая к молчаливой внутренней жизни, привыкшая никому не поверять свои мысли, нисколько не удивилась этому. Притом она чувствовала себя счастливой – жить этой новой жизнью, которая продолжалась уже целых восемь месяцев: всю весну и все лето. Но с приближением сентября – времени, которого и Шоншетта, и Дина всегда ждали со страхом, так как оно совпадало с каким-то тяжелым воспоминанием Дюкателя, очевидно страшно мучившим его, – девочка начала замечать в отношениях к ней отца какую-то перемену. Он стал молчалив, их разговоры за завтраком и обедом все чаще и чаще прерывались; Шоншетта больше не решалась оглашать звонким смехом комнату отца, и та снова приняла суровый вид. Дюкатель продолжал относиться к дочери с той же добротой, но был, казалось, поглощен приближением чего-то таинственного и волновавшего его.

В одно утро Дина пришла сказать Шоншетте, лежавшей еще в постели, что отец не совсем хорошо чувствует себя и не может принять ее в своей комнате. Подавая ему завтрак, мулатка видела, что он сидит над своими бумагами, такой же сгорбленный, унылый, угнетенный, каким она находила его до болезни Шоншетты.

Девочка была в отчаянии, что не могла ухаживать за ним, как он ухаживал за ней во время ее болезни, но он упорно отказывался видеть ее, хотя и присылал ей через Дину книги, картинки или уродливые статуэтки китайцев с качающимися головами. После целой недели тревог и ожидания, Шоншетта внезапно решилась войти к отцу. Со свечой в руках она прошла по длинным коридорам и постучала в дверь его спальни, никто не отвечал. Сердце девочки билось так сильно, точно готово было выскочить из груди; ей почему-то казалось, что отец не один в комнате, и действительно она услышала голос, которого не признала за голос отца, до такой степени он изменился.

– Нет! – воскликнул он, – нет… Кончено! Не хочу… Ступай! Ступай!.. Уходи! – Потом послышался шепот… крик; потом тот же голос, заглушаемый волнением, продолжал: – О, как мне страшно… страшно!

Шоншетта почти против воли нажала ручку двери, и вошла.

Свеча, которую она держала в руке, слабо озарила громадную комнату. Дюкатель стоял посредине; он был один. Увидев Шоншетту, он медленно направился к ней, но, подойдя совсем близко, остановился и провел рукой по лицу.

– Это – ты, девочка? – прошептал он, – зачем… ты пришла? Ты стояла там за дверью? – продолжал он, так как она не отвечала, – я в этом уверен… Ты слышала?

– Да, – серьезно промолвила Шоншетта и в эту минуту почувствовала, словно тень их общей тайны скользнула между нею и отцом. Он молча обнял ее.

– Не беспокойся, дитя! Это я читал старую поэму – вон из той книги… видишь?.. Когда я один, я иногда читаю… громко.

– Но у вас даже нет огня!

– Свеча погасла, когда ты быстро открыла дверь. Ну, поди, ляг… Иди скорее!

На следующее утро старик прислал за дочерью.

– Моя маленькая Шоншетта, – сказал он, – я много думал об очень важном предмете: ты уже большая, тебе скоро минет одиннадцать лет. Я решил, что тебе пора поступать в пансион… Не огорчайся: в Верноне тебе будет очень хорошо; у тебя будут подруги и учительницы, которые будут очень добры к тебе. Дина будет навещать тебя… я также. Перестань плакать, это – вопрос решенный. Сегодня ты поедешь с Диной купить все, что тебе необходимо, а в понедельник уедешь.