Читать «Только ждать и смотреть» онлайн - страница 54

Елена Бочоришвили

Ходили слухи, что мой отец – известный театральный актер Нодар К. Соседи шли на его спектакли лишь для того, чтобы лично убедиться. Смотрите, как вылитый: глаза, нос, рот, фигура, а цвет волос?! Маркс и Энгельс, издалека не различишь. В деревне, куда мать сбрасывала меня на лето, как листовку во вражеский лагерь, родственники поднимали тост за мое здоровье: “За сына нашего знаменитого… не будем называть фамилию… который в таком-то спектакле исполняет такую-то роль… конечно, вы все его знаете, а что нам еще показывают по телевизору?” Мне тоже хотелось думать, что актер театра – мой отец, должен же у человека быть отец, и хорошо, что знаменитый, хоть и в республиканском, а не во всесоюзном масштабе. Я не хотел стричься, потому что кудри служили неопровержимым доказательством: как часто вы встречаете грузина-блондина? Даже то, что в двенадцать лет я был почти одного роста с театральным актером, меня не смущало – это спорт вытянул меня в длину, и я ем за двоих.

– Нодар К. – мой отец? – спросил я маму.

– Нет, – сказала она.

“Надо было спросить у него! – подумал я тогда, – Мужчины все знают лучше!” Нодар К. постоянно присылал нам пригласительные в театр, а ходил я с родственниками, которых у нас в доме была целая армия. Вряд ли он присылал эти пригласительные для матери, он ведь знал, что она на гастролях где-нибудь в Новосибирске, значит, он хотел видеть в зале меня. Я не отставал. Мать переходила из одной комнаты в другую, пыталась сбежать от меня, а я – за ней. Мы жили в большой квартире, много комнат и много дверей. С ней никогда нельзя было “сесть и поговорить”, она все делала на ходу, даже ела. Ненавидела бесконечные грузинские застолья. “У нее шило в заднице”, – говорили мне тетки, ее сестры.

– А почему не Нодар К.? – настаивал я. – Я вас в детстве много раз видел вместе! Я помню, он водил меня в парк, катал на детском паровозе!

– Ты не можешь этого помнить, – отвечала мать, пытаясь уйти от меня подальше, в свою спальню с горами тряпья на полу, – тебе было три года!

Вот тогда я усадил ее на пуфик перед зеркалом. Обнял. Моя мать обожала, когда я ее обнимал, целовал. Она тут же начинала плакать: “Мой сыночек, мой красавчик, какой ты уже большой! Скоро женишься, что со мной будет? Забудешь свою мамочку, жена будет тебе мозги крутить!”

Как хорошо я запомнил этот день, этот миг. Зеркало вдруг вспыхнуло от солнца, словно экран телевизора. Солнце запустило свой луч-руку в бутылочки-баночки, во флаконы духов и разбилось на все цвета радуги. Я запомнил лицо моей матери, в слезах, бесконечно любимое. Ее горячие губы на моем лице, возле моего уха. И ее шепот:

“Твой отец – иностранец!”

3

Так вот он кто, мой отец! Очень многое вдруг прояснилось. Почему, например, мою мать не выпускали за границу, даже в Польшу или в Болгарию. Артистам надо было выехать вначале в соцстрану и вернуться, – доказать свою благонадежность. Боже мой, не оставаться же на всю жизнь в Болгарии – там ведь тот же самый Советский Союз! Потом могли выпустить на гастроли в ГДР, Венгрию и “под занавес” в Югославию. Югославия была где-то у самой кромки взлетной полосы, там, где самолет отделяется от земли и поднимается в воздух. Почти капстрана. Одной ногой там, другой здесь. Примерно так, как описывал состояние нашего общества Хрущев: “Мы стоим одной ногой в коммунизме, а другой все еще в социализме”, – только Югославия стояла одной ногой в капитализме. Кстати, по анекдоту, Хрущева спросили “из зала”: “И долго еще мы в такой неудобной позе стоять будем?”