Читать «Подвижники и мученики науки» онлайн - страница 2

Глава первая. Наука и религия

Всякий раз, как речь заходит о подвижниках науки, перед нами встает один из ярких моментов истории древнегреческой науки.

Далекое-далекое прошлое: от наших дней до него, по меньшей мере, 2500 лет.

Южная Италия. Лучезарное небо. Лазоревое море. Мягкими грядами слегка пенящихся волн набегает оно на сушу. А вокруг — просторная долина, одетая роскошной зеленью и уходящая в глубь страны. За нею высокие горы. Вершины их местами серебрятся снегом. Величественная башня — сейчас единственная свидетельница когда-то бывшего здесь древнего города Элеи — бросает густую тень на пыльную дорогу. По ней спокойно, но бодро шествует старик — в сандалиях, с непокрытой головой с седыми кудрями, обрамляющими морщинистое благородное лицо; взор его, все еще молодой, искрометный, исполнен глубокой думы и непреклонной воли. Рядом со стариком идет его слуга. Он несет в руках кифару (музыкальный инструмент) и нищенский домашний скарб неутомимого странника. Они приближаются к Элее, где предстояло закончить свои дни этому оригинальному старцу: ведь добрые две трети — целых 65 лет! — его большой, содержательной, красивой жизни прошли в странствиях по городам и селам Эллады и ее италийских колоний. Природа наделила его не только талантами поэта и музыканта. Она дала ему глубокий ум, страстное влечение к правде и кипучую энергию, которые он всецело направил на то, чтобы отвращать людей от лжи, откуда бы она ни исходила, и приобщать их к истине, чего бы это ему самому ни стоило.

Вот и сейчас, едва показывается он со своим спутником на площади Элеи, целая толпа слушателей различных званий и состояний мигом окружает его. Старик здоровается, берет кифару и начинает под ее аккомпанемент декламировать свои и чужие стихи; а там, присмотревшись опытным взглядом к слушателям и решивши, что тут есть с кем серьезно побеседовать, заводит речь о мире, жизни и человеке, об одолевающих людей предрассудках и суевериях, о верных способах наладить жизнь разумно и справедливо.

И так везде и всегда по всей Элладе — с вдохновением и успехом. Поэмы о славных героях, городах и странах, захватывающие повести о минувших и грядущих днях, остроумные — то веселые, то ядовитые — стихи, высмеивающие людскую доверчивость и глупость; мудрые речи о богах, природе и ее законах — все это будоражило мысль его слушателей, открывало им новые горизонты, уносило их в какие-то неведомые, но прекрасные дали, отрывая на час — другой от мелочных, будничных забот и тревог.

Кто же он, этот рапсод, этот поэт, музыкант и сказитель занимательных легенд и басен, этот глубокий знаток «всего, что есть, что было и что будет».

Он — один из умнейших мудрецов седой старины, имя его — Ксенофан.

На родине своей, в Малой Азии, он смолоду прослыл безбожником и был изгнан оттуда. И с той поры начал он свои странствования в качестве рапсода-пропагандиста новых идей. Безбожником прозвали его не напрасно. Он не только не верил в многочисленных богов, старших и младших, которым поклонялись тогда греки, но и других учил неверию, очень тонко высмеивая всевозможные сказания о богах, считая, что в сказаниях этих все сплошь одна лишь нелепая выдумка. Остроумно вышучивал Ксенофан своих соотечественников за то, что они придумали богов «по образу и подобию своему», наградив их всеми человеческими недостатками и пороками: склонностью к интригам, дракам, обжорству, «прелюбодеянию, взаимному обману и воровству». Негры, говорил Ксенофан, изображают своих богов черными и курносыми, а фракийцы — голубоглазыми и рыжеволосыми. Так почему же думать, что греки, заставляющие своих богов и жить и действовать по-своему, правы, а негры и фракийцы ошибаются? «Ведь если бы лошади, быки, львы и другие животные имели руки и пальцы, чтобы рисовать и делать статуи, то они изобразили бы своих богов так, что они имели бы такой же вид, как и сами эти животные…»