Читать «Большая дорога» онлайн - страница 164

— Но вот теперь вы знаете, что в Шемякине не только немцы, но и наши люди. Как же вы будете стрелять по Шемякину? — спросила Маша.

Этот вопрос мучил ее с того момента, когда она увидела танки, укрытые между домами.

— Лес рубят — щепки летят, — проговорил равнодушно человек с одной «шпалой» на петлицах, сидевший поодаль и куривший трубку.

— Видно, наш «лес» для вас чужой, что вам его не жалко, — сказала Маша, сердито взглянув на этого человека.

Он с любопытством посмотрел на нее, как бы что-то припоминая.

— Позвольте… да ведь я же вас не узнал, Мария Александровна! — сказал он, идя к ней с протянутой рукой. — Не узнали меня? Скульптор Муравьев…

— Вас трудно узнать… Военный костюм совершенно изменил вас… И вы воюете?

— Я-то — неудивительно, вот как это вы успели получить рану… А насчет того, что и мы с вами только щепки в лесу войны, остаюсь при своем мнении, хотя мне и очень жалко «леса»… Жалость ничего не может изменить в жестоком мире войны.

— Нет, мы ведем священную, освободительную войну, и для нас не все равно, пострадают или не пострадают наши люди в Шемякине от артиллерийского обстрела… Мы не можем поступать так, как поступают наши враги…

— Но ведь ничего же нельзя сделать, голубушка! — с улыбочкой проговорил Муравьев.

— Нет, можно… Нужно сделать! — горячо произнесла Маша. — Для человека, для счастья его мы ведем войну… Я прошу вас, подумайте… Там, в Шемякине, есть больная, Васса Тимофеевна. Она прикована к постели…

Коля Смирнов в раздумье расхаживал по блиндажу. Батарее было приказано в течение двадцати четырех часов подавить огнем цели, указанные Машей.

— Я пойду в Шемякино и скажу, чтобы все люди покинули деревню перед тем, как вы начнете стрельбу. Они возьмут с собой на работы всех больных, стариков и детей… Я прошу вас не стрелять раньше, — сказала Маша, умоляюще глядя на Муравьева.

Муравьев, залюбовавшись взволнованным лицом Маши, подумал: «Вот такой портрет в мраморе создать бы. С этой забинтованной шеей и взглядом, горящим любовью к людям».

— Ваша скульптура стоит в моей московской мастерской, почти готовая. Остались мелочи, — сказал он. — Но сейчас я сделал бы ваш портрет иначе… глубже, Мария Александровна. Только сейчас я узнал вас по-настоящему…

— Может быть, лучше, что мой портрет остался незавершенным. Я сама не знала себя, — задумчиво проговорила Маша и повторила свою просьбу не стрелять, пока она не сходит в Шемякино.

Муравьев предложил поехать к генералу. Михаил Андреевич, выслушав Машу, долго молчал, глядя в какую-то точку, болезненно сморщившись. Наконец встал и, подойдя к Маше, сказал:

— Ну, что ж. Идите. Хорошее у вас сердце.

И когда Маша уже была у двери, быстро догнал ее и вдруг обнял и поцеловал в лоб.

Маша, растроганная этой неожиданной лаской, стояла у порога с пылающими щеками и, чувствуя, что и генерал и Муравьев смотрят на нее с любовью и желают ей счастливого пути, подумала: «Как хорошо жить!»

Перед рассветом Маша постучала в окно, возле которого лежала Васса Тимофеевна. И старуха, узнав условный стук, разбудила Таню.