Читать «Искатель. 2014. Выпуск №4» онлайн - страница 31

Александр Голиков

— Сколько же я попил?.. Мать ты моя честная!. Трудно представить. На кафедре три трезвенника на том свете, и ведь не пили: терпели, лечились, таблетки горькие глотали. А я пил, можно сказать, в усладу. Потому и жив. Помню, мы городище одно раскопали. И там, надо же, сосудик, прямо как граненый стакан. Только из бронзы. Так мне доцент Татькин, покойник, царствие ему небесное, и говорит: это предмет культа. А я: ну и хорошо, применим по назначению.

— Неужто увел? — блеснул глазами работяга.

— Само собой. Кстати, у судьи того и остался, который нам по годику сунул. Музей без энтой фиговины не обеднел. А пить из него одно удовольствие. Вчера только душу отвел.

— Для таких как вы, — сказал между прочит Комлев, — ничего святого нет и быть не может. Всю страну пропьете.

— Да ведь это смотря что святым считать, — откровенно ухмыльнулся лаборант. — И смотря где святость искать. Иной ее ищет в дерьме и ничего, кроме дерьма, не находит. Вы вот любите вспоминать о душе. Где она, эта душа? Думаете, у трезвого есть? — побледнел, глаза его округлились. — Трезвый человек — это скот. Это вы, дурачьё, говорите: напился, как свинья… На самом деле вы — трезвые — свиньи. Хрюкаете друг на друга, роетесь пятачками, кто кого обдурит… Человек навеселе — это свободный человек, освободившийся от всякого свинства жизни. Он парит над миром!. То, что вы называете пьянством — это полет. Только у пьяницы и появляется это качество — душа. И ее пропить нельзя. О ней можно только забыть среди беспросветной трезвости. К сожалению, именно это произошло с вами. Вы думаете, что вы князь, а вы мразь!.. Ну, да бог вам судья…

Сказал и отвернулся в окно, за которым царила все та же сельская монотонность.

Комлев хотел было что-то возразить, уже приоткрыл рот и осекся: сказать-то было нечего. Вышел в тамбур.

Работяга оглянулся на хлопнувшую дверь:

— Тяпнем! Пока он туды. В последний раз.

— А что, есть? — спросил лаборант.

— Конспирация, — вытащил из-за пазухи пузатую бутыль.

— Ну, ты и даешь. Открывай!

Стоя в тамбуре, Комлев услышал сначала дребезжащий голос лаборанта: «Бывали дни веселые, гулял я молодец…», потом пронзительно крикливый тенор работяги: «На знал тоски-кручинушки, как буйный удалец…» В голове промелькнуло: «Пить не пили, а спелись». Смотрел на ослепительные, наливающиеся хлебами просторы и думал: «Вот этот, из университета. Таких к стенке ставить надо… Черт его знает, что я такое несу. А с другой стороны, терпимость нужна. Но разве здесь она возможна? Ведь тут только кто кого? Шут с ними».

Когда вернулся в купе, работяга лицом елозил по дребезжащему столику, а лаборант меланхолично декламировал:

— «…со снопом волос твоих овсяных отоснилась ты мне навсегда…»

По полу с громыханием каталась опорожненная бутылка.

«И здесь прокололся, — подумал Комлев и с ожесточением ударил бутылку носком ботинка. — Вот сволочи! Никогда не примирюсь с их образом жизни».

Поезд свернул на однопутку. Вскоре показалась полуамбарная станция: все склады, склады и склады, за которыми виднелись, похожие на элеватор, корпуса. Растолкав, выволок своих спутников на узкий бетонный перрон и повел к серой металлической ряби проволочного ограждения.