Читать «Песня для зебры» онлайн - страница 6

“Она была дочерью вождя, сын мой, — шептал мне отец, глотая слезы, когда я принялся выпытывать у него хоть какие-то детали, которые помогли бы мне создать мысленный образ матери. — Я тогда, после плена, нашел прибежище под крышей его дома. Она готовила еду и приносила мне воду, чтобы я мог умыться. Ее щедрость покорила мое сердце…” Отец под конец жизни оставил поприще проповедника, у него пропало всяческое желание проявлять свое виртуозное ораторское искусство. И все же память о любимой заставила вспыхнуть тлеющие угли его особенного, ирландского красноречия: “Она была высокая, удивительно стройная… И ты когда-нибудь станешь таким же, сынок! Красивее ее не видел свет! Как смеют они, прости господи, утверждать, что ты был рожден во грехе?! Ты был рожден в любви, сынок! И нет на земле греха страшнее, чем ненависть!”

Кара, наложенная на моего отца Святой Церковью, была не столь беспощадной, как в случае матери, однако достаточно суровой. Его на целый год определили в исправительный дом ордена иезуитов под Мадридом, потом на два года направили простым священником в трущобы Марселя и лишь после этого позволили вернуться в Конго, которое он столь безрассудно любил. Уж не знаю, как ему это удалось, да и сам Господь вряд ли знает, но на каком-то этапе своего тернистого пути отец убедил католический сиротский приют передать ему опеку надо мной. А дальше незаконнорожденный метис Сальво следовал за ним по жизни, порученный заботам служанок неизменно преклонного возраста и безобразного вида: поначалу его представляли как отпрыска безвременно почившего дяди, а позже — в качестве мальчика-служки и причетника. Так продолжалось до той достопамятной ночи, когда мне исполнилось десять и отец, осознавая, что смерть его близка, а мое детство заканчивается, до последней капли излил мне свою душу, как описано выше. Тогда я счел это — да и по сей день считаю — наилучшим подарком, какой только отец способен сделать своему случайному сыну.

*

Следующие несколько лет после смерти моего дорогого отца не прошли беспечно для круглого сироты Сальво, хотя бы потому, что белые миссионеры воспринимали мое пребывание в их среде как постоянно растравляемую, гноящуюся рану, от чего и родилось мое прозвище на суахили — мтото ва сири, то есть “тайное дитя”. Африканцы считают, что человек берет душу от своего отца, а кровь от матери, и, по-видимому, именно к этому сводилась суть моей проблемы. Если бы только мой покойный батюшка был негром, меня бы, пожалуй, терпели в обители как неизбежную обузу. Но он-то был белым, снаружи и изнутри, во всех отношениях, что бы там ни думали его мучители симба, да еще ирландцем, и уж кому-кому, а белым миссионерам, как всем хорошо известно, побочных детей, “от сырости”, заводить не полагается. Тайное дитя могло еще прислуживать братиям-насельникам во время трапезы, появляться в роли алтарного мальчика по ходу мессы, даже посещать их школу, однако всякий раз, когда ожидался визит какого-нибудь духовного лица из числа церковных иерархов, независимо от его цвета кожи, незаконнорожденного ребенка незамедлительно прятали в общежитии для прислуги из местных. Все это я упоминаю отнюдь не с целью умалить достоинства монашеской братии и не из желания осудить их за проявление порой чрезмерного пыла по отношению ко мне. В отличие от моего отца, в чувственном плане они ограничивались общением с представителями собственного пола: подтверждением тому мог служить как отец Андре, великий оратор нашей миссии, который оказывал мне куда более настойчивое внимание, чем я был способен спокойно переносить, так и отец Франсуа, который привык считать отца Андре своим ближайшим другом, а посему взревновал его к новой бурной привязанности. Тем временем в школе миссии на мою долю не выпало ни уважительного отношения, какое выказывалось немногочисленным белокожим ученикам, ни товарищеских чувств со стороны ровесников из числа местного населения. Стоит ли удивляться, что меня естественным образом притягивало общежитие прислуги, ведь на самом деле именно это низкое кирпичное строение являлось истинным центром общественной жизни, гостеприимным приютом для странников и главным, если хотите, клубом по интересам в округе, о чем братия-монахи даже не подозревали.