Читать «Эта сильная слабая женщина» онлайн - страница 32

Оказалось, Вета умела хорошо готовить, и теперь на обеденный перерыв Любовь Ивановна приходила домой. И сколько было восторгов, когда из каких-то тряпочек она сшила Вете платье, халатик, а вместо той оранжевой куртки, от которой, должно быть, шарахались грузовики, купила простенькое пальто на стеганой подкладке: все-таки зима на носу. Что же касается денег — отдашь частями.

Вечерами Вета забиралась в кресло и просила «что-нибудь рассказать». «Что?» — «Про себя». Любовь Ивановна рассказывала ей всякие истории — о себе и о своих подругах, о знакомых, и заметила, что больше всего Вета любит, когда она рассказывает о сыновьях. Что ж, естественно — просто они ближе ей по возрасту, да и ей самой доставляло удовольствие рассказывать о своих ребятах. Тогда они словно бы приближались к ней, и на душе становилось спокойней и легче.

Кирилл… Почему-то она больше говорила о нем, — быть может, потому, что он достался ей трудно. Володька же в этих вечерних разговорах вспоминался в основном смешными историями, связанными с его сумасшедшей любовью к машинам.

Когда это было?.. Он учился не то в пятом, не то в шестом классе. По ночам вдруг раздавались звонки, Любовь Ивановна вскакивала, шла открывать. «Кто там?» — «Володю можно?» — раздавался из-за двери мужской голос. «Он спит, что вам нужно?» — «У меня мотоцикл барахлит что-то…» — «Ему, между прочим, утром в школу идти». Но Володька, уже одетый, вертелся в передней: «Мамочка, родная, я на полчасика, честное слово» — и пропадал на два или три часа, а потом еще час отмывал грязные до локтей руки.

Они жили на юге, в маленьком городке, и Любовь Ивановне сказали, что Володька гоняет на мотоцикле со страшной скоростью. Она не поверила — у него не было мотоцикла. Ей сказали второй и третий раз — тогда она кинулась к соседям, у которых есть мотоциклы. «Если дадите ему машину — пойду в суд». — «Так ведь надо же ему платить за работу, а он только одну плату просит — покататься…»

Однажды он поднял бунт — ему не нравился французский язык. «Говоришь, будто весь в насморке». Пришлось переводить его в класс, где преподавали немецкий, но с тех пор он называл Любовь Ивановну «маман», и ссорься — не ссорься, ругай его — не ругай, так и осталось из всего его французского языка единственное словечко. Письма пишет — «Дорогая маман…».

Вета слушала, смеялась, у нее блестели большие темные глаза, и она быстро взглядывала на фотографию Володьки, как бы стараясь соединить в воображении эти два образа — из рассказа Любови Ивановны и с этой фотографии — в один живой.

— Любовь Ивановна, ну, миленькая, ну, расскажите еще чего-нибудь.

— Ты лучше книги читай.

И однажды, придя домой, пожалела об этом совете: у Ветки было заплывшее, опухшее от слез лицо, и успокоить, ее оказалось вовсе не простым делом. Той ночью она вскрикивала и металась во сне. Любови Ивановне приходилось несколько раз вставать и будить ее: Вета прочитала «Овода».