Читать «Перекличка» онлайн - страница 221

— Выходит, вы готовы проглотить что угодно? — спросил он. — Почему вы позволяете измываться над собой, соглашаетесь работать в такое пекло?

А все потому, что баас утром показал нам полосу пшеницы и велел жать ее — тяжкая работа по такой жаре. Но что сказано, должно быть сделано, даже если и придется работать до самой ночи.

— Раз пшеница созрела, ее нужно жать, — сказал Онтонг. — Есть-то ведь всем хочется.

— А ест баас, — ответил Кэмпфер. — Вам-то достаются одни объедки. А что ты скажешь, Ахилл? Ты, должно быть, человек мудрый, вон какой седой.

— Ничего я не знаю ни про какие объедки, — грубо отрезал я. — Я вполне доволен тем, что баас дает мне.

Но он уже оседлал своего конька. Когда Бет спустилась к нам со второй порцией выпивки — во время уборки урожая баас не скупился, давал бренди раза четыре в день, — мы уселись в тени передохнуть. Тут нас и нашел баас, который пришел поглядеть, как идет работа.

— Как дела?

— Не худо, баас. Только вот жарко очень, баас.

— Все равно еще рано прохлаждаться в тени.

— Конечно, баас. Мы и не прохлаждаемся.

— Я думал, что вы сделали гораздо больше.

— Мы все успеем, баас, — сказал я. — Хорошая пшеница уродилась в нынешнем году.

— Да. — Он огляделся. — Ну что ж, пожалуй, и я с вами поработаю. — Он ухмыльнулся в мою сторону. — Мне жарко не меньше вашего, а разве ты когда-нибудь слышал, чтобы я жаловался, Ахилл?

— Никогда, баас.

— Помнишь, что говорит Библия о труде в поте лица своего?

— Да, баас.

— А знаешь, Ахилл, быть может, в один прекрасный день ты сможешь вернуться к себе на родину. Ты бы согласился?

Мы все уставились на него.

— Что это значит, баас?

— И ты тоже, Онтонг.

— Не понимаю я, о чем вы сегодня толкуете.

— Да я просто так. Знать бы, где упадешь, соломки бы подстелил, верно? — Он рассмеялся. — Вот скажите мне, а вдруг вас освободят, так что же — вы все по домам?

В глазах у меня защипало: среди бела дня я вдруг увидел деревья мтили из моих снов, мерцающие в белом небе. Длинную дорогу, ведущую к морю. Солнце, поднимающееся из-за пальм.

— Разве мне найти дорогу домой, баас? — сказал я. В горле у меня пересохло, точно от тоски по женщине. — Да и мать моя и все остальные уже, должно быть, померли. Разве кто помнит меня там?

Но я уже видел, как возвращаюсь домой, как спускаюсь по доске с корабля, как люди толпятся на берегу, чтобы поглядеть на меня, и кто-то вдруг восклицает: «Да это же Ахилл! Вон там Ахилл, которого увезли отсюда ребенком». Только человек этот скажет не «Ахилл», он назовет меня Гвамбе, именем, которое мне дали при рождении.

— Вот это правильно, Ахилл, — сказал баас. — Что толку возвращаться? Куда лучше остаться тут.

— Если вы так думаете, баас, — согласился я, склонив голову и пряча от него лицо.

И тут вдруг встрял Галант.

— Не позволяй ему дразнить себя, Ахилл. Не позволяй ломать себя. Потерпи еще десять дней — уберем пшеницу, перейдем в Лагенфлей, а там и рождество. А после рождества и Новый год.