Читать «Нет счастья в жизни» онлайн - страница 4
Вячеслав Абрамович Лейкин
– Ну вор. У людей честных краду. Я ворую, а меня ловят. Ты – нормальный мужик, толковый, ты должен понять. Ничего уже не переменить. А ты говоришь – слесарь.
Я просто обалдел. Стою, смотрю во все глаза, и ни слова.
– Ты уж прости меня, так получилось. Ну нет в жизни счастья, – он засмеялся и поперхнулся сразу, закашлялся и пошел к автобусу. Я двинулся за ним.
– Прощай, – обернулся он. – Не обижайся.
– Да я что ж, – замямлил я почему-то виновато. – Если бы не ты, я подох бы тут от скуки.
– Прощай, – он поднялся в автобус, и тот сразу же тронулся.
Я глотнул пива, покурил и пошел к морю.
– Явор белый, – бормотал я сердито. – Врет и не поперхнется. Впрочем, поперхнулся…
А потом я вспомнил, какие у него были длинные проворные пальцы, и мне стало не по себе.
Вечером я уехал в Питер.
Лабытнанги
С утра позвонил приятель:
– Чем занимаешься?
– Яичницу ем.
– Слушай, мне не хотелось бы отрывать тебя от яиц…
– Что-нибудь случилось?
– Случилось. Я стихи сочинил, – и читает мне заупокойным голосом нечто тяжеловесное, однако же не лишенное, типа:
– Всё, – говорю, – перехожу на прозу.
– Чего вдруг?
– Да так, приспичило. Раньше боялся, что лиру будет некому передать…
– А теперь?
– Теперь нормально. Теперь есть кому.
– Что ли, плохие стихи?
– Почему – плохие? Хорошие. Просто я устал. Зубы, ноги, спина, по-видимому, печень. Не говоря уже о гонорарах. Надоело!
Повесил трубку, доел яичницу и пошел переходить на прозу.
Тем более что давно собирался записать историю, случившуюся почти уже полвека назад в иркутском городе Ангарске, в ресторане «Ангара», куда мы зашли с новообретенным товарищем моим отметить окончание полевого сезона и где нас заприметили и при этом неверно поняли его старые знакомые, видно, что негодяи редкостные, от которых нам пришлось, выйдя из кабака, сначала отбиваться, потом убегать, а потом снова драться, уже с каждым по очереди, так как они бегали с разной скоростью.
Я эту историю вспомнил, когда в TV-ящике вдруг возникли Лабытнанги, городок такой деревянный в низовьях Оби, через который я в Салехард проезжал на полевые работы.
А Колька – так звали товарища моего – лет через пять после Ангарска, где он все это время с фортуной экспериментировал, напросился к нам в партию, а когда сезон закончился, вычислил какую-то барышню в Лабытнангах да и приосел у нее.
И вот когда показали по ящику Лабытнанги (они с хантыйского, а может, с ненецкого переводятся как «семь лиственниц»; я считал, у меня больше пяти не выходило), так вот, когда они – Лабытнанги эти – высветились на экране, я и вспомнил Кольку, как однажды по пути из Салехарда домой заехал к нему погостить.
Колька был один, семейство его укатило на юг, и он принял меня без церемоний: три пол-литры спирта, трехлитровая банка томатов и трехлитровая же с черной икрой, она еще ястык называется, так как вся в пленках.
Мы пили спирт, заедали помидорами с икрой и почти не пьянели.
– И не мудрено. – говорил Колька, – Она – икра эта подлая – так пропитывает собою стенки всего, через что проходит, что спирт, даже и неразведенный, практически бессилен.
