Читать «Горькая правда. Преступность ОУН-УПА (исповедь украинца)» онлайн - страница 14

Зло запоминается больше, чем добро. Следует ли удивляться полякам, что у них сложился именно такой, осторожно говоря — негативный стереотип украинца? Считаю, что им нельзя удивляться. Поляки и украинцы последних 75 лет, это — Западная Украина, то есть Волынь, частично Полесье и Галичина. Даже те поляки, которые жили до войны в Западной Украине, не знали или почти ничего не знали о действительной жизни украинцев к востоку от Збруча. Что же говорить о поляках из центральных и западных земель Польши? Польско-украинские отношения формировались именно там, в Западной Украине. Украинцы же из так называемой подсоветской Украины мало знали о поляках, даже о тех, которые жили на так называемых Кресах. И им нечего удивляться — они переживали искусственный голод, насильственную коллективизацию, раскулачивание, массовый террор ежовщины-бериевщины. О том, что происходило в Западной Украине с 1943 года, вся Польша узнала от тех поляков, которым удалось убежать от бандеровцев. Это они, которые уцелели, еще во время войны, и после нее, распространившись по всей Польше, несли весть об украинцах как о головорезах, насильниках, убийцах, грабителях. Говорили: украинцы убили, украинцы сожгли, украинцы ограбили. Говорили: украинцы, хотя имели в виду — бандеровцев, различных националистов под знаком ОУН. Потому что до войны сожительство украинцев и поляков складывалось нормально: друг с другом роднились, становились кумовьями, иногда ссорились, но не потому, что тот поляк, а тот украинец, а так, как и все люди между собой. Национальность не играла какой-либо роли.

И вот, начиная с 1943 года, поляки, которые жили в Западной Украине, несли по всей Польше весть об украинцах как о головорезах. Поляки из центральных земель Польши не имели повода чтобы не верить своим землякам. Верили, отождествляя мордовавших с украинцами. Следовательно, и со мной. А мне от этого больно. Больно вот уже скоро 50 лет. И дети мои, которые учились в Польше в украинском лицее в Легнице, также переживали обиду по этому поводу, потому что они украинцы. Однако повторяю: полякам я не удивляюсь. То есть обычным людям. Потому что, слава Богу, за редким исключением, польские авторы, которые пишут на тему польско-украинских отношений с 1943 года, не обобщают, они пишут: украинские националисты либо бандеровцы, либо украинские фашисты и тому подобное. Хвала им за это.

Хотя я по обстоятельствам и был вынужден скрывать свою национальность на протяжении десяти лет (с 1946 по 1956 годы), однако, я всегда был украинцем, я всегда думал по-украински. Я не стесняюсь ни своего украинского происхождения, ни того, что Елена, моя прабабушка по отцу, была крепостной, я не стесняюсь также Хмельничины, Колиивщины или Гайдамачины. Некоторые польские авторы видят первопричину массовых убийств в тех исторических временах. А это — обидно для украинцев. Это — достаточно-таки мелкое виденье событий. Это — результат незнания сути ОУН как организации, сформированной на тоталитарной идеологии исключительности украинцев. Некоторые евреи даже Тараса Шевченко обвиняют в апологии насилия, неправильно объясняя его "Гайдамаков". Эти события, хотя и в самом деле жестокие, не имеют ничего общего с украинским национальным характером. Тогда украинцы были поставлены в экстремальные условия, поставлены, в конечном итоге, не только самими поляками или евреями, но и такими украинцами, как Ярема Вишневецкий, пути походов которого изобиловали сваями, на которые натыкали украинских крестьян. Нельзя от доведенного до отчаяния человека требовать контролируемого поведения. Тем более нельзя требовать контролируемого поведения от масс. Пусть об этом скажут свое слово психологи. Хмельничина, Гайдамачина, Колиивщина — это был крик отчаяния, это был подъем руки на ближнего, вызванный угрозой геноцида украинского народа.