Читать «Ленин и философия» онлайн - страница 16

Мнимый научный кризис в физике — всего лишь философский кризис, вернее, транс, в котором идеологи, даже будучи по профессии учеными, открыто нападают на материализм. Когда они заявляют, будто материя исчезла, это выражение их тайного желания: чтобы исчез материализм.

Ленин обличает и опровергает всех этих ученых философов-однодневок, вообразивших, будто пришла их пора. А что от них осталось? Кто еще помнит их имена? Пусть Ленин был невеждой в философии, но в здравом суждении ему не откажешь. И какой профессиональный философ решился бы, подобно ему, отважно ринуться вперед и один против всех без промедления и без колебаний ввязаться в битву, грозившую неминуемым поражением? Назовите мне хотя бы одно имя кроме Гуссерля — объективно союзника Ленина в борьбе с эмпиризмом и историзмом, но союзника временного, который не смоге ним сойтись: ведь Гуссерль, как истинный «философ», думал, что движется «в каком-то направлении».

Но значение ленинского тезиса не ограничивается этим умозаключением, оно гораздо важнее. Если необходимо проводить различие между философской категорией материи и любым научным понятием материи, из этого следует, что материалисты, применяющие философские категории к объектам науки, как если бы эти категории были научными понятиями, оказываются жертвами недоразумения. Вот пример: тот, кто станет концептуально применять категориальное соотношение материя — дух или материя — сознание, имеет все шансы впасть в паралогизм, ибо «противоположность материи и сознания имеет абсолютное значение только в пределах очень ограниченной области: в данном случае исключительно в пределах основного гносеологического вопроса о том, что признать первичным и что — вторичным (то есть в философии). За этими пределами (то есть в науке) относительность данного противоположения несомненна («Материализм и эмпириокритицизм»).

Не буду рассматривать здесь другие важнейшие последствия ленинского тезиса, например, то, что различие между философией и науками неизбежно открывает для Ленина возможность создать в будущем теорию истории научного познания, провозвестником которой становится ленинская теория об исторических пределах всякой истины (а значит, и всякого научного познания): эта теория мыслится им как теория различения абсолютной истины и относительной истины (здесь в одной паре категорий выражено различение между философией и науками и одновременно обоснована необходимость в теории истории науки).

Хочу только подчеркнуть вот что. Различение между философией и наукой, между философскими категориями и научными понятиями основано на определенной философской позиции: на решительном неприятии всех форм эмпиризма и позитивизма, как эмпиризма и позитивизма некоторых материалистов, так и натурализма, психологизма и историзма (обратите внимание на резкую критику историзма Богданова).

Надо признать: для философа, которого все наперебой, основываясь на выхваченных из текста фразах, объявляют докантовским догматиком, это совсем неплохо и даже достойно удивления, поскольку этот большевистский лидер 1908 года, явно не читавший ни Канта, ни Гегеля и довольствовавшийся Беркли и Дидро, вполне «критически» оценивает своего противника-позитивиста и с поразительной зоркостью распознает общую религиозную подоплеку тогдашней «гиперкритической» философии.