Читать «Геворг Марзпетуни» онлайн - страница 5

Григор Тер-Ованисян

Наступила осень 923 года. Скудная зелень, покрывавшая скалистые склоны Гегардасара, давно уже сошла. Обнаженными стояли каменистые громады утесов и скал. Строгого величия Гегардасара не могли нарушить даже великолепные дворцы Гарни.

Смеркалось. На горных дорогах, пролегавших через ущелья, не было ни души. Те, кому приходилось идти через долину Двина, давно уже вернулись домой или заночевали в пещерах Айриванка; монахи давали кров и пищу запоздалым путникам-армянам, не решавшимся после наступления темноты появляться в ущелье Гарни, где хозяйничали шайки разбойников. Над окрестными ущельями и пропастями царила грозная тишина. Только изредка ее нарушало завывание горного осеннего ветра и доносившийся с высот шум реки.

Даже в многолюдном Гарни все будто вымерло. Сырой холод горной осени загнал обитателей крепости в жилища. Бодрствовали только часовые. В железных шлемах, с тяжелыми мечами у пояса, с медными щитами и длинными копьями в руках, они ходили взад и вперед у ворот крепости, перед башнями, вокруг замка, где в это время жила супруга Ашота Железного, царица Саакануйш.

Хотя царь только что помирился со своим двоюродным братом Ашотом Деспотом и, захватив столицу Двин, изгнал оттуда чужеземцев, времена все еще были неспокойные. Арабские захватчики могли в любой момент напасть на столицу, ставшую в те дни яблоком раздора.

Царь был занят подавлением восстаний, вспыхивавших то здесь, то там, и царской семье оставаться в столице было опасно. Вот почему царица Саакануйш и вместе с нею много других знатных семейств переехали в замок Гарни.

Несмотря на холодную погоду и наступающие сумерки, царица все еще оставалась во дворце Трдата. Последнее время она проводила здесь долгие часы почти одна, сидя на террасе, обращенной к ущелью. Она задумчиво смотрела на бурлящие внизу волны Азата, которые неслись, омывая прибрежные ивы и разбиваясь о камни, или же глядела на спускающуюся с горы Гех дорогу, где каждый всадник привлекал ее внимание. Она следила за всадником до тех пор, пока тот, спустившись к ущелью Азата и свернув на гарнийскую тропу, не скрывался из виду.

Уже вторую неделю царица тревожно ждала кого-то, но — увы! — его все не было. Это мучило и беспокоило царицу, усиливая тоску, и без того терзавшую ее сердце.

Раньше царица сама избегала людей, чтобы никого не видеть, ни с кем не говорить. Ей хотелось быть одной со своими мучительными думами. Она раздражалась, если кто-нибудь осмеливался нарушить ее одиночество. А теперь? Она чувствовала себя такой усталой и одинокой, что сама искала человека, которому могла бы поведать о своем горе. Но — увы! — во всем замке среди приближенных женщин не было ни одной, кому она могла бы доверить свою сердечную тайну. Да если бы даже такая наперсница и нашлась, царица не рассказала бы ей ничего. Она не верила в женскую искренность, тем более в прямодушие женщин княжеского рода, равных ей по рождению. Царица была уверена, что каждая из них, посочувствовав ей для вида, в душе обрадуется ее несчастью; у всех были на то свои тайные причины. Она надеялась только на одного человека: он, думалось ей, не только посочувствует ей, но даже, быть может, облегчит ее страдания. Его-то и ждала она теперь с такой тоской. Однако вопреки своему обещанию и вести, привезенной гонцом, он все не появлялся.