Читать «Аскольдова тризна» онлайн - страница 19

   — Славянская честность может погубить тебя, как погубила она твоих отца и дядю... Норманны коварны, не забывай, а брат, хотя мать у него моя сестра, весь в отца, норвежского ярла, и обличьем он похож на него. Да и у матери характер не мёд: спесива и урослива. Сыночек достоин своих родителей...

Говорила Умила Рюрику, но сознавала — тот сделает так, как ему будет надобно. Любила сына за самостоятельность, убедившись в его силе и мудрости после того, как отомстил Готфриду-датскому. Но не упускала случая наставить родное дитя на путь истинный, как в былые времена, когда оно цеплялось ручонками за оборки платья, или потом, когда подросло и головой касалось её полных дивных грудей, которыми могла бы выкормить ещё нескольких чад. Но осталась на всю жизнь верной Годолюбу...

Только где он, путь истинный?!

3

Такой же вопрос задавал себе не раз и Аскольд — старший киевский князь. Был бы рядом грек Кевкамен, он бы снова дал на него однозначный ответ, что истинный путь человека лежит через любовь к ближнему, и в подтверждение сего привёл бы слова апостола Павла: «Не оставайтесь должными никому ничем, кроме взаимной любви; ибо любящий другого исполнил закон. Ибо заповеди: «не прелюбодействуй», «не убивай», «не кради», «не лжесвидетельствуй», «не пожелай чужого», и все другие заключаются в сем слове: «люби ближнего твоего, как самого себя». И ещё говорил Павел, обращаясь к язычникам, то есть к таким, как Аскольд: «Ночь прошла, а день приблизился: и так отвергнем дела тьмы и облечёмся в оружия света».

Многое почерпнул Аскольд из рассказов грека об Иисусе, и князю больше всех из учеников Христа нравился Павел, потому что тот сумел свернуть с дороги ярого озлобления на Спасителя на путь всепоглощающей любви к нему, до конца выстрадав её через сомнения и тернии... А когда облёкся «в оружия света», с радостью приял приближающийся день.

   — Ты тоже должен отвергнуть дела тьмы, княже, — повторял грек Кевкамен, и в его голосе Аскольд улавливал не только пожелания, но и упрёки.

Да, много было совершено им дел тьмы! Тем не менее князь, прежде чем сделать противоправное с точки зрения христианской морали, всегда исходил из разумного, не как брат Дир, который действовал по настроению... «Брат опасен, но вдвойне опасна теперь моя старшая жена Сфандра, которую я раньше очень любил и которая также очень любила меня. И она не простит охлаждения к ней — её поступки продиктованы холодным расчётом, «тьмою» и потому беспощадны. Она уже сие доказала, когда сожгла живыми христиан в пещере. Но так всё обставила, что нельзя доказать её виновность. Ибо те, кто жгли, тоже мертвы... Хитра, изворотлива, как и её брат — правитель племени царкасов. Что-то снова задумала, испросив недавно моего позволения навестить родные места. Л запретить ей я не могу, не имею права... Но лишь она отъедет, тут же верну грека из Новгорода! Нужен он мне для души...» — раздумывал Аскольд, находясь у себя в опочивальне. Забавушки, младшей жёнушки его ласковой, рядом не было, она, как малое дитя (всего-то пятнадцать годков только что исполнилось), во дворе играла с его дочками, которых родила Сфандра. Старшей пошёл десятый, но не по возрасту серьёзна, вся в мать, и такая же черноокая, с пристальным колючим взглядом. Поэтому Забава всегда предпочитает водиться с шестилетней Зориной, светлоокой, озорной и подвижной. Вот и сейчас доносится её звонкий голосок: