Читать «Владимир Высоцкий: Эпизоды творческой судьбы» онлайн - страница 193

«Почему-то все думают, что я в лошадь стрелял. И [даже] один пьяный человек ко мне подошел на улице и сказал: «Ты почему убил лошадь?!» Вот. Ну я, значит, сказал ему, что я не убивал лошадь. Но как-то странно получается, что все-таки об актерах больше всего судят по тем фильмам, которые они сделали отождествляется личность актера и того персонажа, которого он играл». (12)

[К сожалению, эти заблуждения — и застреленная лошадь, и характеристика игры актера — находят свое отражение и в некоторых серьезных исследованиях специалистов-кинокритиков.— Авт.]

«Высоцкий (...) в фильме «Служили два товарища» (...) словно бы пришел из «жестокого» белоэмигрантского романса, где гусарское безрассудство приправлено цыганским надрывом. Впрочем, играя кавалерийского капитана [!] Брусенцова⁷, Высоцкий стилизовал игру не только по своей инициативе. Сценаристы (...) намеренно обработали две главные линии повествования в песенном ключе. Судьба основных действующих лиц — двух; друзей-красноармейцев — навеяна простенькой и душевной солдатской песенкой, о чем прямо свидетельствует взятое из нее название фильма. А капитан Высоцкого и его подруга Мария (...), никогда не появляющиеся на экране в тихие, ровные «промежуточные» моменты своей истории, а только лишь в бурные, напряженные, жизненно решающие,— они, конечно, романсовые». (4)

«И уж совсем по-романсовому душераздирающей предстает в фильме история прекрасного кавалерийского коня, собственноручно застреленного своим хозяином. В соответствии с интонационным каноном такого романса Высоцкий чуть педалировал метания и взвинченность Брусенцова, судорожность его жестов, лихорадочность решений». (5)

«В роли Брусенцова, оттолкнувшись, как уже сказано, от белоэмигрантского романса, актер усилил и буйство, и надрыв своего героя. Он нашел для них социальное объяснение. Одержимость царского офицера он показал как свирепую жестокость (вспомним, как недрогнувшей рукой он целится в лоб прекрасного кавалерийского коня, своего верного друга и спасителя, только потому, что на палубе корабля, на котором бегут от красных те, кто их ненавидит или боится, нет места для лошади [Вспомнили, читатель?] Страсть же Брусенцова в исполнении Высоцкого выглядит истерикой, обреченного. Этот белогвардеец сыгран так, как если бы то был эскиз портрета той же «модели», с какой написан мрачный и трагический генерал Хлудов в «Беге» Михаила Булгакова». (4)

«Легко угадывается схожесть поведения этих двух вымышленных персонажей после Октября 1917 года, аналогичность последних действий на русской земле (с тем, конечно, что булгаковский герой не мог стрелять в лошадь: в «Беге» действует другой эстетический закон)». (5)

[Вот так! Вплоть до создания альтернативной эстетики на фоне мифически убиенного коня.

Чтобы закончить с «лошадиной» темой, приведем еще одно высказывание.— Авт.]

«Попутно опровергну еще одну мини-легенду. Кто-то из поклонников Высоцкого в своих воспоминаниях написал, искренне веря в это, что лошадь, исполнявшая роль Абрека, за время съемок так привязалась к Володе, что, когда потребовалось по сюжету, добровольно и без колебаний прыгнула с причала в море, поплыла за пароходом, увозившим хозяина. Должен разочаровать читателей: все было проще. Два здоровенных парня из массовки стояли наготове, упершись в конский круп отрезком водопроводной трубы, и в нужный момент безжалостно спихнули лошадь в воду. Поплыла она, конечно, назад, к причалу, но на экране этого не видно. Можно было бьт и умолчать об этих деталях, но мне кажется, что способность Высоцкого привлекать сердца — в том числе и лошадиные — так для всех очевидна, что не нуждается в красивом вымысле». (6)