Читать «Владимир Высоцкий: Эпизоды творческой судьбы» онлайн - страница 166

«Поэта сыграть невозможно, повторяю, и мы играли просто различные грани его дарования (...) Одевались мы, как Маяковский был одет в различное время своей жизни,— по фотографиям. Один из нас — Боря Хмельницкий — был в желтой кофте и в цилиндре, я — в кепке и с кием и так далее». (17)

«В спектакле есть такой эпизод, когда выходят дети, пионеры, и начинают читать стихи Маяковского:

Очень много всяких мерзавцев

Ходит по нашей земле и вокруг...

...Мы их всех, конечно, скрутим,

Но всех скрутить — ужасно трудно...—

читали дети радостно. А потом выходит Маяковский и говорит уже по-другому». (8)

«И выяснилось, что многие стихи, которые мы привыкли слушать такими бравурными, звучащими (...) невероятно жизнерадостно и оптимистично,— они, оказывается, не только такие, но и печальные:

...Товарищ Жизнь,

давай быстрей протопаем

по пятилетке дней остаток...

...Рассказывали нам люди, которые его видели, что он это читал очень печально и задумчиво (...). Был немножечко другой Маяковский со сцены показан зрителям». (9)

«...О чтении стихов. Нельзя, разумеется, требовать от актеров «Маяковского» темперамента, но донести эти стихи в их чеканном ритме, тяжелой значительности, на широком дыхании — актеры обязаны.

В неискренности никого не упрекнешь. Заземление, установка на прозу, которые проскальзывают у многих, идут-та-ки от хорошего. Это реакция на очередную догму — или легенду — на слишком громкого и парадного для задушевных разговоров Маяковского. Но от этой реакции, перехлестнувшей меру, сужаются масштабы личности...

Высоцкий более опытный, чем другие, имеющий школу «Галилея». Он может быть и патетичным, и театральным — без фальши, при полной искренности, хотя не обладает, как и другие, пламенным «нутром» трагика XX века. Или A. Калягин, остро изображающий разного рода «дрянь». Ему, как и Высоцкому, легка синтетическая форма, он свободно включается в сложный монтаж, все делает с заразительным азартом. Форма спектакля изощренна и трудна, некоторые актеры еще не обжились в ней. Это тоже одна из причин скованного дыхания. В массовых сценах не хватает дружности, ритмичности, щегольства и того задора, который был в прежних работах театра». (2)

«Этот спектакль был сделан очень на наивной манере. Ну, например, это в увеличенном виде детские кубики в оформлении. А на них написана азбука. И мы из этих детских кубиков очень часто там составляли какие-то предметы. Например, так: что-то с трубой и написано «Печь». И мы на нее садились и читали «...Две морковинки несу за зеленый хвостик...» (8)

«Или, предположим, из этих же кубиков делается (...) два постамента. На одном стоял Пушкин, на другом — Маяковский. И шел разговор: «Александр Сергеевич! Разрешите представиться: Маяковский...» — и так далее. Вот такой спектакль (...). Там было очень много (...) музыки, очень много прекрасных стихов Maяковского». (17)

[Он] вообще был трагической личностью, как он кончил — все помнят. Так что надо было иметь для этого причины, и много думать, чтобы так закончить жизнь. Ну это другой вопрос. Просто я хочу сказать вам о том, что эти спектакли (...), кроме того, что они красивые, прекрасные по форме,— они еще имеют значение для людей, которые мало знают о поэтах, скажем, о Маяковском. Их имеет смысл смотреть». (18)