Читать «На небесном дне» онлайн - страница 28

8

…И она тебя послала

не куда-нибудь – сюда.

Вспомнишь вдруг, как мягко стлала, —

сразу же со сном беда.

И среди всего чужого —

слишком близкого уже —

ходишь-бродишь бестолково

на невнятном этаже.

Под тобой и над тобою

штабелями люди спят.

…И протоптанной тропою

средь сугробов и оград

добредёшь до магазина

и возьмёшь как молодец

продуктовую корзину:

водку, хлеб да огурец.

Ну и выпьешь, и закусишь,

и – не даром ночь прошла.

И ещё покажешь кукиш

в зрак оконного стекла

туче серой, как зола,

формой – Раша, бля… бла-бла…

9

И почему мы родине

до смерти за всё должны?

Чем нам она, мы вроде не

меньше ей нужны.

Не обойдётся, милая,

уж совсем-то без людей,

казня нас или милуя

в давке площадей.

Конечно, можно вахтовым

методом того-сего

её – на радость яхтовым

хозяевам всего.

Ан ширь её пустующую

возьмут и не вернут назад

китайцы, маракующие,

где будет город-сад.

10

В том городе был сад,

там вы бродили вдвоём —

полжизни уже назад,

ночью чаще, чем днём…

Как же родное вдруг

делается не своим?!

Ну-ка, сходитесь в круг,

все, кто уже несводим!

Те, кого повстречать, —

счастью почти сродни.

Странному счастью – кричать:

«Прошлое! Миг верни!»

В этом миге года

можно ещё прожить.

Прошлое – как звезда —

светится и дрожит.

Хоть и погасло давно,

манит, как в стужу окно.

(А нового райского сада,

спасибо, больше не надо!)

11

Окна, бывает, изображают,

что за ними мёд, а не «жисть»,

ёлку за ними когда наряжают —

фольгою кажется жесть.

И улицы в непогодь освещают

окна – не фонари.

А два или три забыться мешают,

те – со свечою внутри.

12

Не догорела ваша свеча —

сами её погасили.

Долго делили роль палача —

вот её и разделили.

…Что перед сном способен палач

делать? Пролистывать Святцы?

Библию?.. Лучше сосать первач

и забывать, забываться…

13

Так забывать, чтоб очутиться

на съёмной хате и – спиваться?

Так отметаться, отчудиться

и навсегда отцеловаться?

Ну нет! – взыграет ретивое —

пока ты жив, ещё ты волен

всё изменить и над травою

своей подняться головою.

И тише ты уже не будешь

воды, гудящей в трубах снова.

А успокоишься в гробу лишь?

Но нарвались не на такого! —

кто перед тем не скажет Слово…

14

А скажешь – что? Мол, одиночество

мешает утру наступить,

что жить, что пить уже не хочется

и что не хочется не пить.

Что я, я, я – вот слово дикое,

и смерть действительно придёт.

Что – червь, что – Бог… Что, горе мыкая,

стал населением народ.

И что-то про зарю вечернюю,

любовь последнюю, про то,

что жизнь пройдёт, как увлечение,

и сам пройдёшь, как конь в пальто.

Что мир насилья мы разрушим и

кто был ничем, тот станет всем.

(С неоцифрованными душами

у Бога множество проблем.

И снова жгут траву забвения,

а от неё ужасный дым…)

Ну и – про чудное мгновение:

мол, дай вам Бог того же, но – с другим.

15

Ни к женщине, ни к Всевышнему

не обращайся, брат.

Фемина услышит лишнее,

а наш Господь глуховат.

Но если всё туже дышится, —

вон из подлодки! Вмиг

выпади, словно ижица

из словарей и книг.

Как будто тебя и не было —

это ли не восторг?!

Где ты? Земля ли, небо ли? —

Здесь неуместен торг.

P. S. 

Ну а когда… Тогда скорей

отсюда!.. Да в сквозняк дверей

глядят из древности своей

плезиозавры фонарей…

Комментарий

Здесь Ты – это не Она, а собирательный образ б. сов. интеллигента, у которого кризис среднего возраста совпал с идеологическим и моральным кризисом государства и растерянной невнятностью общества. Так же, как в поэме «Удалённый доступ» (впервые опубликованной в «Новом мире» в 2002 году).