Читать «Проза Дождя» онлайн - страница 27

Три вечера на родине Ильича

В прошлом веке довелось побывать в Ульяновске. Командировочные дела решал в светлое время. Вечера коротал в музеях. С тех пор туда не ходок. Травмирован ленинской темой. Если бы не сосед по номеру.

Подселили его после скандала: соседей довел до белого каления. Увезли их на скорой в такую больничку, справки которой биографии пачкают, о чем администратор гостиницы честно предупредила. Но после Владимира Ильича и черт не страшен, согласился. Купили коньячку по поводу, уселись за шахматы. Три вечера – три бутылки. Три партии за шахматной доской. Ну вот и всё. Когда уезжал, администратор благодарила за тихие вечера, хотела письмо отправить моему начальству – отказался. Для меня они тихими не были, во мне бурлило. После тех вечеров много в жизни поменять пришлось. Из Ульяновска уезжал другим человеком. Первой заметила жена, начальник понял и уволился, друзья зауважали.

Вот что произошло на родине Ильича.

Мы условились: на своем ходу говори, сколько душе угодно, а как сделал ход, так молчи. Он над каждым шагом корпел, я по природе спринтер. Он меня словом победил, и убедил, и побил основательно, разгромил по всем статьям. У меня ни ума, ни времени на ответные слова не нашлось.

– Я скажу важное, ты попробуй понять; те двое приняли слова в штыки, на них и накололись.

– Говори, раз молчать нет охоты.

– Вот какой национальности Чингиз-хан по-твоему?

– Монгол.

– Не смеши, он – калмык.

– Сам ты калмык.

– Я – да, настоящий, без примеси. А у Суворова, знаешь, какая национальность?

– Суворов – русский.

– Сам ты русский. Суворов калмык. Ты еще скажи, что Наполеон – француз.

– Что, и он – калмык?

– А как же, чистых кровей, от пяток до макушки калмык. И Кутузов наш, и Багратион.

– Ври, да не завирайся.

– Ничегошеньки ты не знаешь. Жуков с Рокоссовским тоже калмыки.

Хотелось его бутылкой из-под коньяка по башке треснуть, да что-то подсказало – следующий вечер еще интереснее обещает быть. Так оно и оказалось.

– Ладно, убедил. А Ленин?

– В Ленине нашей крови мало, трещит его теория по швам. Ты одно пойми, все великие воины – калмыки.

– Что, и Кастро калмык?

– Этот наш до косточки. Некалмыков много, вот ты не калмык.

– Ну и что?

– Как что? Вы все битвы проигрывали нам и проигрывать будете впредь.

– Почему? Объясни, если такой умный калмык.

– Никому не говорил, тебе скажу.

– За что честь?

– Есть в твоих глазах что-то наше, зацеплюсь: поймешь – калмыком станешь.

– Цепляйся, раз охота.

– Всё дело в мясе. Некалмыкам лишь бы пожрать, вот и бьют скотину, та пугается, страх в кровь приходит, из нее – в мясо. А как поешь мясо такое, так трусости в тебе на кусок добавится.

– А вы какое мясо едите?

– Мы полуголодные, настоящее мясо, где страха нет, добывать трудно. С солнцем, с ветром приходится дружить. Джейран должен из жизни уходить гордым, ни на секунду не осквернив себя страхом. Только такое мясо едят калмыки. Среди нас нет трусов. Мы воины в каждой капле своей крови.

Вот так закончился второй вечер. А ночь спросила: «Кто ты?» Я ничего не ответил ей. Я еще не знал. На третью бутылку коньяка не было денег, да и не до того. Но она стояла на столе, и шахматы рвались в бой. Белыми играл он. Я сделал свой ход и победил, но слов «сдаюсь» не услышал в ответ. Мой сосед был предельно краток в последний вечер: