Читать «Спекулянт» онлайн - страница 2

Александр Максимович Литвинов

А 15 мая во дворе банка построили нас и девчонок и под немецким конвоем погнали на станцию.

По Первомайской погнали, потом по Кузнечной.

На Первомайской, у почты, нашу соседку увидел. Обрадовался! А как настоящее имя ее – я не знал.

Только прозвище помнил. И крикнул:

-Говнокопиха! Тетечка! Ради Бога прости! Я не знаю, как тебя звать!

-Ульяна я, детка моя! Ульяна! Куда ж это гонят вас, родненький? А… Наверно в Германию гонят?..

-Дак в Германию, тетечка! Мамке скажи, что нас гонят уже! Нихай прибегая на станцию!

-Скажу, деточка! Щас же скажу!

И заплакала тетка Ульяна. И побегла скорей на Замишевскую улицу. А мне стало как будто бы

легче….

У железнодорожного клуба, когда нас по Кузнечной гнали, к Вальке Высоцкому, что с

Харитоновской улицы , собачка домашняя кинулась. Провожать прибежала вместе с сестрами

Валькиными – Алкой, Надькой и Людкой.

Как собачка та рыженькая к Вальке ластилась! Как она ему руки лизала! Скулила, как плакала.

Мы вокруг Вальки с собачкой столпились. Колонна смешалась и остановилась.

И тут немец носатый к нам в колонну вломился. Раскидал, расшвырял нас по-зверски и собачку

ногой из колонны вышиб сапогом своим кованым.

Закричала собачка пронзительно-больно, а нам сделалось страшно. Мы притихли. А Валька

заплакал…

Каждый понял, что ждет его там, в той Германии.

А потом на Вокзальной улице, у фонтана сухого, где скверик, деда Быстряна увидел с козой. Всегда

мы смеялись над ним и дразнили, что веником мух от козы отгоняет. И зачем мы дразнили? Вот

дураки. Прости меня, дедушка миленький, что дразнил Козлодоем…

Сколько дуростей делал я, мамка моя!.. А тебе сколько крови попортил!.. Прости меня, мамочка

родная… Только на каторге этой понял, что ты, моя мамка, - святая… Сколько раз ты спасала меня в

Неметчине этой фашистской. И я теперь знаю: всегда ты со мной. Где-то рядом. Среди гула прессов

я дыхание слышу твое. И голос твой слышу. Только слов разобрать не могу. А мне говорить с тобой

хочется. И я говорю, говорю, будто ты меня слышишь. И я все рассказываю, и в мыслях письмо

составляю тебе, мамка родненькая. Каждый день составляю. Большое-большое письмо. На всю мою

муку! Единственное.

Мысленно мы в Новозыбкове… И бываем везде, где нам хочется быть. Видим всех… Видим все, чем

вы там занимаетесь… Я вот вижу свой двор, вижу кур с петухом-драчуном. На цепи вижу Эрика

нашего. Вот тетка Полька что-то курам сыпанула, а Эрика не покормила.«Тетка, опять про собаку забыла!»- крикнуть хочется мне.

«А будь он неладен, собака такой! – тут же слышу в ответ. – Пользы нет! Одно гавканье только…»

Я всегда в Новозыбкове, мамка моя…

В день тот последний, когда нас пригнали на станцию, то запихнули в вагоны товарные, где до нас

были кони. Немцы мокрый навоз как попало убрали, а вонища осталась!

Конвоиры смеялись и носы воротили, а нам было некуда деться.

Ты успела к вагону, когда двери еще не закрыли.

Я помню глаза твои, мамка… Ты говорила мне что-то, говорила… Меня подбодрить старалась.

Улыбнуться пыталась. А я глаза твои помню, как они плакали сами собой, мамка родненькая…